Грехи и мифы Патриарших прудов

Музыка оглушила их, шум, толчея мигом всосала в себя, словно алчный рот, — бар «Клава» был, как всегда по вечерам, полнехонек. Кате понравилось, что бар этот не производил впечатления дешевки, здесь все еще держали докризисный уровень: стойка, отделанная полированным деревом, длинная, занимающая все тесное, вытянутое, как пенал, помещение, темный кирпич стен, хрустальные люстры с висюльками в контрасте с грубым камнем и деревом и черная кожа узких диванчиков, где сидели, лежали чуть ли не друг у друга на коленях пьяненькие, взъерошенные, снобские, крикливые, до одури самоуверенные и одновременно по-детски растерянные «патрики».

Давно канули в небытие времена, когда веселые экспаты за стаканом бурбона кадрили в стенах «Клавы» местных див, щеголявших укладками, безупречной депиляцией ног, надушенных парфюмом от Анник Гуталь и Тома Форда. Новая публика была не столь экстравагантной, одетой похуже, горько-злой, отчаянно саркастичной и все никак не желавшей смириться с наступающим, неумолимо новым нищебродским укладом жизни.

К длинной стойке от дверей не протолкнуться. Клавдий снова крепко взял Катю за руку и начал прокладывать себе и ей путь так, как он делал это во время службы «личником».

Катя ловила длинные, лукавые, заинтересованные взгляды, которыми девушки «Клавы» стреляли из-под густо накрашенных ресниц в сторону Мамонтова. Он производил на местных впечатление. Он возвышался над аборигенами Патриков мужского пола на целую голову.

— Чем вас угостить? — заулыбался замученный улыбками и заказами, стойкий, как оловянный солдатик, бармен, обращаясь больше к Кате, оглохшей от шума.

— Лева Мамелюк здесь? Я его приятель по консерватории, — брякнул Клавдий.

— На контрабасе в оркестре играете? — еще шире заулыбался бармен. — Левушка только что нас покинул. Он человек разносторонний — может, повезет, догоните его.

— А куда он пошел?

Бармен пожал плечами.

— Он везде и нигде. Пока в хлам не ужрется, — захохотал кто-то, пивший у стойки, видно, тоже знавший сына дирижера.

Клавдий начал протискиваться назад к двери бара, стараясь, чтобы в этой толпе Катю никто не толкнул.

Бум! Дверь «Клавы» за ними закрылась.

И вот чудо — Катя восприняла это позже как истинное чудо Патриков, ведь искать сына дирижера можно было в лабиринте здешних переулков до бесконечности, всю ночь! Но чудо явило им впереди ковылявшую на нетвердых ногах фигуру. Фигура завернула за угол красного дома на углу Малой Бронной и Малого Козихинского.

Словно по наитию они пошли следом — фигура растворилась в темной подворотне, оттуда послышались возгласы, ругательства, какой-то всхлип, словно кто-то то ли хлебал суп, то ли сморкался.

Клавдий одним прыжком очутился в подворотне, Катя замешкалась под фонарем. Из подворотни брызнули две подозрительные личности в кожаных бомберах. А затем появился парень — белобрысый, такой весь хрупкий и прозрачный, похожий одновременно на принца северной страны и на моль.

— Мамелюк — это ты? Лева? — окликнул его Клавдий.

— Ну я, чего надо?

— Они б тебя сейчас по башке шарахнули, кто ж сразу полный бумажник достает при «дозе»?

— А ты что, сторож местный? — заплетающимся языком спросил Левушка Мамелюк-Караганов. — Это пацаны проверенные. А ты… ты вообще кто?

— Поговорить нам с тобой надо.

— Я по средам не принимаю, запишитесь на прием.

— Офонарел, что ли, от своего кокса? — Клавдий схватил его за плечо. — Нам поговорить с тобой надо, понял? О Пелопее.

— Пошли в жопу!

Сын дирижера захилял прытко, но столь же нетвердо в сторону сквера. Они нагнали его лишь на проезжей части, но он вывернулся и двинулся дальше — к аллее.

Возле пруда Клавдий преградил ему дорогу. Катя отметила, что Левушка высок и хорош собой, но красота его разрушена алкоголем и, может, чем-то еще похуже. Вид у него был одновременно заторможенный и дерзкий. Глаза сияли как звезды — этот лихорадочный блеск скорее отталкивал, чем привлекал. Он был одет в мешковатые замызганные джинсы и дизайнерскую толстовку от Дольче и Габбана — всю в винных пятнах.

— Три года назад ты и Пелопея Кутайсова, что живет вон там… — Клавдий указал рукой в сторону розового дома.

— Пошли в жопу! Что пристали ко мне?

— Лева, пожалуйста, уделите нам минуту, — вежливо попросила Катя, ей надоела грубость Мамонтова. — Мы хотим с вами поговорить.

— А вы кто вообще такие?

— Мы из полиции, — Катя официально представилась.

Сын дирижера глянул на нее и загадочно, обольстительно улыбнулся.

— Все равно пошли в жопу, менты. Чего надо?

— Это ты увез девчонку три года назад в лес в Бронницы? Ты же за ней ухлестывал в то время? — снова начал сыпать вопросами Клавдий, не давая парню опомниться.

— Ааааа, вот вы про что. Как и Платон Петрович, как и Гаврюшка-придурок. Задолбали меня тогда — ты увез ее? Что хотел с ней сделать? Да пошли вы все от меня! Вы ее спросите — она прикидывается, что не помнит ничего. Вы спросите ее сами. Я это был или не я. На кой черт она мне сдалась? Она бросила меня! Она знать меня не хотела, а я…

Неожиданно голос парня пресекся. Он умолк.

— А вы? — спросила Катя. — А что вы, Лева?