Грехи и погрешности

Впрочем, и со Стрельниковым происходило нечто подобное. Самуил несколько раз терял его из виду, но спустя десятилетия неизменно отыскивал. Такого же молодого и крепкого, как и он сам. Вот только встретиться по-прежнему не получалось. Самуил в Корее, Стрельников в то же самое время на Кубе, при посольстве. Кошкинда в Индокитай бросают, Виктор в Анголе. Один в Афганистане, другой в Венесуэле какой-нибудь…И так постоянно.

Три месяца назад, отработав контракт в Сербии, Самуил Кошкинд решил взять годичный отпуск, пожить на родине. В Петербурге на набережной Обводного ждала его пыльная двухкомнатная квартирка – холостяцкое пристанище. Скромненькое, но удобное. В малозаметном старинном доме с посеревшим от времени оштукатуренным фасадом. Не так далеко Екатерингофский парк с удобными для утренних пробежек дорожками. За углом уютная кофеенка, где можно выпить чашечку ароматного l’espresso и не спеша пролистать свежую газету.

В этой самой кофейне и промелькнул однажды знакомый чёрный силуэт. На входе. Или на выходе, тут уж кому как.

Самуил узнал Стрельникова сразу. Потому и не обернулся. Дождался, пока тот скроется за углом, а потом, натянув на глаза неброскую серую бейсболку, осторожно двинулся следом. На расстоянии, чтоб не спугнуть.

Виктор, видимо, забыв об осторожности, шел быстро, не оглядывался. Перебрался по мосту на другую сторону Обводного, перебежал дорогу на красный сигнал светофора и, свернув налево, рванул к руинам «Красного Треугольника». Кошкинд уверенно следовал за ним шагах в пятидесяти, вполне удачно изображая торопящегося по своим делам горожанина. Наконец, Стрельников, с силой рванув тяжёлую дверь заводской проходной, скрылся в чреве жуткого здания.

Ага, вот оно где твоё логово.

Самуил чувствовал, что не ошибся. Интуиция за последние годы его не подвела ни разу. Когда ж вечером в одном из верхних окон жуткой башни «Треугольника», тех, в которых ещё остались стёкла, блеснул лучик света, неосторожно кинутый электрическим фонариком, молниеносный, но явный и отчётливый, Кошкинд осознал со всей ясностью – развязка случится скоро. Завтра. Что ж, тем лучше…

Господи, неужели в мире может быть столько грязи, разрухи и запустения?

Лестница, ведущая на башню, всем своим видом не внушала ничего кроме отвращения. Погнутые сварные перила, обвалившаяся штукатурка, битые бутылки, обрывки старых газет, шлепки засохших фекалий, дохлые крысы, кошки, мусор, мусор, мусор… И жуткий смрад. Выбитые двери на разных этажах открывали пейзажи подобные лестничным. Мерзость.

Но на самом верху, на площадке не только выметенной, но, похоже, и регулярно влажно-убираемой, пахло свежей масляной краской. Посреди глянцевой зелёной стены высилась солидная металлическая дверь порошковой покраски, ручка горела полированной медью.

Самуил, на минуту растерявшись и не зная, как поступить дальше, остановился за пару шагов до двери. Рукоять наградного «ТТ», взведённого, но на предохранителе, покрылась от ладони испариной. Там, внутри помещения, кто-то был. Чувствовались признаки жизни. Он.

– Ну, чего застыл, входи уже! – раздался из-за двери хорошо знакомый, но слышанный почти век назад голос.

Кошкинд насторожился.

– Муля! Тебе говорю, – снова раздалось из-за двери.

Чёрт, прокололся. Но где? Когда? Как? А-а, какая теперь разница?!

Самуил спрятал пистолет в наплечную кобуру, запахнул ветровку и, решительно надавив на ручку, распахнул дверь.

Стрельников сидел посреди небольшой, со следами недавнего ремонта, полупустой комнаты в одном из глубоких кожаных кресел, установленных по бокам элегантного журнального столика, заставленного чашками на блюдцах, фарфоровыми чайничками, вазочками с печеньем и конфетами. Второе кресло пустовало.

– Не стесняйся, Самуил, присаживайся. Я со вчерашнего вечера тебя жду, – улыбнулся Виктор.

Кошкинд снял кепку, бросил её на стойку-вешалку хромированной стали, прошёл к креслу и, вздохнув – шумно выдохнув, уселся. Словно провалился в облако.

– Убивать меня пришёл, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнёс Стрельников. – Что ж, понимаю тебя прекрасно. И препятствовать не собираюсь. Сил больше нет, устал смертельно… Только выслушай меня сперва, хорошо?

У Самуила от волнения пересохло во рту. Но, собравшись, всё-таки кивнул.

– Вот и славно, – вновь улыбнулся Виктор. – Я за тобой, парень, давно наблюдаю. С тех самых времён, когда подобрал на Варшавском. Помнишь? Помнишь, вижу. И знаю, что забыть такое у наших не получается. У кого? Дело в том, Муля… что ты не человек вовсе. Совсем не человек. Или, вообще. Абсолютно. Как угодно. Жаль, я понял это уж слишком поздно… Ты див, Самуил. Самый обыкновенный див. Рождённый в другом мире и принесённый на землю огненным вихрем войны. Пусть и не помнишь того. Но я-то знаю. Потому как сам такой. И здесь мы с тобою с одной лишь целью – не дать угаснуть пламени.

– Пламени? – переспросил Кошкинд. – Вы о войне, генерал?

– О войне? Пожалуй, и о ней тоже, – кивнул Виктор. – Огонь очищает, тебе ж известно. Как ты себя чувствуешь в мирное время?

– Вы представляете, а неплохо, – усмехнулся Самуил.