Грехи империи

Ибану трудно было назвать красивой женщиной. Грубое лицо, иссушенное долгими годами работы в кузнице, широкий лоб и плоские рябые щеки. Светло-каштановые волосы небрежно собраны в хвост, а развязная ухмылка навевала немало хороших воспоминаний. Она была выше большинства мужчин, уступая Стайку всего пару дюймов, и сильна как бык. Когда-то она развлекала уланов, раздавливая между бёдер пустые пороховые бочки.

Ибана щёлкала по очереди суставами пальцев, сначала на одной руке, потом на другой. Стайк уже несколько минут как проснулся, а она ещё не произнесла ни слова.

− Нет, − наконец сказала она. − Я сбросила его в канаву на другом конце города.

− Ты становишься мягкой.

− Я сказала, что отпущу его невредимым, если он тебя исцелит. Я держу свои обещания.

Стайк посмотрел на своё плечо и провёл пальцем по тонкому розовому шраму – всё, что осталось после глубокой колотой раны от ножа Фиделиса Джеса. Он насчитал по всему телу ещё семнадцать новых шрамов разной длины, каждый натягивал кожу и причинял неудобства. Он покрутил рукой, удивившись, что её лишь слегка покалывает. Всё тело было как новенькое − по крайней мере, он чувствовал себя так же хорошо, как до боя с Фиделисом Джесом. Избранный не пожалел времени на старые пулевые ранения, и Стайк обнаружил, что средний и указательный пальцы левой руки стали лучше сгибаться, хотя и не полностью.

− Целители среди избранных встречаются невероятно редко. Где ты его так быстро нашла?

− Он из личного совета Линдет. Вообще-то я его умыкнула, чтобы он позаботился о Старике, но тут появилась Селина и стала кричать, что ты идёшь в «Шляпный магазинчик».

− Селина?

− Она в безопасности, − коротко ответила Ибана.

− А Старик? Он?..

Ибана прищурилась.

− Он выживет. Не благодаря тебе. Он зверски разозлился из-за дома.

− Я не хотел его впутывать.

− Но впутал.

Стайк подумал над ответом, но решил, что кивка будет достаточно.

− Я тогда только что освободился. Мне нужен был человек, кому я мог доверять.

− И ты втянул моего престарелого отца в свою личную вендетту?

Стайк нахмурился, сбитый с толку. Что она имеет в виду?

− Нет, − наконец сказал он. − Это вообще не касалось Фиделиса Джеса. По крайней мере, не с самого начала.

− Я тебе не верю.

− Разве я когда-нибудь лгал тебе?

− Несколько раз.

− О чём-нибудь важном?

Ибана опять начала гнуть пальцы. Щёлкнул только один.

− Мне не нужны ваши оправдания, полковник.

У Стайка внутри всё сжалось. Ибана называла его полковником только когда волновалась или злилась. Сейчас она казалась спокойной. Но с ним всё хорошо. Впервые с довоенных времён он цел и невредим – по крайней мере, пока, и ему хотелось хотя бы несколько минут насладиться своим состоянием.

− Тогда чего же ты хочешь? − спросил он.

− Извинений.

− За что? За то, что разгромили лавку Старика? За то, что его избили? Если ты думаешь, что я не сожалею об этом, то ты дура.

Ибана стиснула зубы и тихо ответила:

− Нет. Я жду от тебя извинений за то, что ты бросил меня одну на целых десять лет.

− Хорошо, − рявкнул Стайк. − Прошу прощения. Прошу прощения за то, что нажил врага − этого психа Фиделиса Джеса. За то, что меня поставили перед расстрельной командой. За то, что увезли и похоронили в трудовом лагере, а потом за то, что, когда вышел, старался не втянуть в своё дерьмо всех остальных.

− Я видела этот лагерь. Ты мог бы сбежать.

− Я не хотел.

− Почему?

− Потому что я знал: всё это − лавка твоего отца, паб Малыша Гэмбла, заведение Санин − всё, что они построили, рухнет, как только я сбегу. Мне удалось выбраться мирным путём, и я по глупости решил, что меня освободили. Но это было не так.

Ибана настороженно глянула на него.

− Так ты всё знал? О пабе Гэмбла? О домах и заведениях?

− До поединка с Джесом не знал, − сказал Стайк, понизив голос. − Я решил драться с ним, потому надеялся таким образом всё это предотвратить. Не хотел, чтобы он навредил остальным моим друзьям. Но он уже сделал это и выложил, чтобы поиздеваться, когда одержал надо мной верх.

Стайк со вздохом оглядел комнату. Что ему теперь делать? Пять минут назад он чувствовал себя так, словно заново родился, но спор с Ибаной всё испортил. Он ощущал себя опустошённым и больным, а когда попытался пошевелить ногой, старая пулевая рана напомнила, что избранные не всесильны.

− Прости, что бросил тебя одну.

Ибана встала и потянулась.

− Дело вот в чем.

И внезапно врезала Стайку кулаком по лицу. Он дёрнулся назад и ударился об изголовье кровати. Перед глазами вспыхнули искры, во рту появился вкус крови. Зрение прояснилось только через полминуты, и он обнаружил, что Ибана ушла, оставив дверь открытой.

Стайк медленно скатился с кровати. Все больные места, которые вроде как зажили, внезапно дали о себе знать. До этого случая его лишь однажды исцеляли магией, и тело тогда больше недели ощущалось как новая, тесноватая перчатка. Он доковылял до умывальника с зеркалом, смыл кровь с лица и проверил нос. Не сломан. Ибана врезала не в полную силу.

Она становится мягкой.