Грехи. Книга 2

Он мысленно порадовался тому, что использовал в данном деле собаку, а не свои собственные руки или оружие. Ведь когда тело женщины найдут, ее смерть припишут взбесившемуся животному. Это будет идеальное убийство, без сучка и задоринки. Убийство, за которое ни один человек, тем более неизвестный, наказан не будет. Они с Руфусом исчезнут навсегда. Он будет на пути в Чикаго с последней платой за убийство в кармане, а собака будет мертва, как и эта женщина.

И концы в воду. Он снова окажется на высоте, создав своего рода шедевр – идеальное убийство.

Хамелеон снова дунул в акустический свисток, чтобы науськать собаку, хотя Руфус вовсе не нуждался в этом. Зверь уже почуял запах крови. Еще немного – и он попробует ее на вкус.

При одной мысли об этом Хамелеон чуть не кончил. Нет, лучше оставить пока свой член в покое: он удовлетворит свое сладостное возбуждение в самый последний момент.

Внезапно окрестности огласились воинственным воплем. Руфус застыл и повернул морду в сторону дома. Хамелеон, нехотя оторвав взгляд от собаки, тотчас заметил Эдмонда, мчавшегося через двор с ножом в руке.

Эдмонд снова крикнул. На сей раз Хамелеон явственно расслышал слово, которое вырывалось из его глотки:

– Сидеть!

Глаза Хамелеона расширились от удивления. Эта огромная собака – его дьявольская убойная машина – отступила. Она покорно села на задние лапы.

Хамелеон быстро поднес свисток к губам и издал два коротких свистка.

– Сидеть!

Собака сначала озадаченно вскочила, затем снова послушно села. Руфус вертел головой из стороны в сторону: то в направлении беззвучного свистка, то в направлении человека, отдававшего ему четкую команду «сидеть».

– Твою мать! – тихо выругался Хамелеон и снова дунул в свисток. Шерсть Руфуса встала дыбом, он с рыком обнажил клыки.

– Сидеть!

Зверь послушно сел.

Эдмонд стал медленно приближаться к Элен. Собака вновь угрожающе зарычала.

– Сидеть!

Рык застрял в глотке Руфуса, и он не сдвинулся с места.

– Поднимайся, маленькая француженка, – произнес Эдмонд. – Постарайся не делать резких движений.

Элен осторожно подняла голову. Собака зашевелилась.

– Сидеть!

Хамелеон, не переставая, шептал проклятия. Надо же, какая нелепость! И зачем только инструкторы учат собак таким общим командам типа «сидеть»? Использовали бы кодовое слово. А ему не мешало еще вчера быть понаблюдательнее.

Теперь уже ничего не поделаешь. У него даже нет с собой ружья, чтобы прикончить эту женщину. Не может он, и задушить ее или убить ножом – момент неожиданности упущен. К тому же сейчас ему придется иметь дело с мужчиной, а у того в руке нож. Нет уж, лучше ретироваться и попытаться осуществить задуманное в следующий раз. Он дунул в свисток – долгим протяжным свистом, чтобы вернуть собаку. Руфус вскочил, повернулся в его сторону и исчез в темноте.

Элен, шатаясь, шагнула к Эдмонду. Руки и ноги у нее дрожали, во рту пересохло.

– Все прошло, – сказал он ласково, пряча в карман нож. – Собака убежала. – Эдмонд привлек ее к себе. – Ты не ушиблась?

– Нет, – прошептала Элен. – Но эта собака…

– Забудь о ней. Все кончилось. – Он погладил сестру по голове.

И тут погасли фонари. Неужели этот кошмар длился только две минуты? Казалось, минула целая вечность.

– Все прошло, – повторила Элен, и вскоре дрожь ее начала утихать. Присутствие Эдмонда отгоняло все страхи, придавало уверенность. – Спасибо Господу, что все уже позади.

Эдмонд, тем не менее, напряженно вглядывался в темноту. У него не хватило решимости, сказать сестре все как есть.

Он слышал не только собаку, которая напролом бросилась в кусты. Он чувствовал также присутствие того, кто двигался с величайшей осторожностью.

Присутствие человека.

Глава 2

Карл фон Айдерфельд, задумавшись, сидел за большим письменным столом. Лампа из золоченой бронзы с шелковым абажуром бросала мягкий свет на полированную столешницу и фотографии семьи фон Айдерфельда.

Фотография в овальной рамке его красавицы жены Хельги была сделана сразу после их женитьбы. Сейчас ей было сорок четыре, волосы ее поседели, но она по-прежнему оставалась чрезвычайно привлекательной женщиной. Карл только что разговаривал с Хельгой по телефону. Она сообщила ему, что в Дюссельдорфе настоящая зима, холодно и ей хотелось бы отдохнуть в Марракеше. Он пообещал ей покончить с делами в Нью-Йорке и слетать туда вместе с ней.

Лично он презирал север Африки, а точнее, всю Африку. Слишком там грязно, полно мух, но хуже всего то, что весь континент заполнен низшей расой. Мало того, что это ужасно само по себе, так у половины всех этих туземцев еще что-нибудь да отсутствует: глаза, уши, носы, конечности. Он покачал головой. К тому же его чувствительные глаза не выносили резкого солнца пустыни, ослепительного сияния белых домов. Поэтому в Марракеше он всегда сидел дома, выходя не дальше прохладной закрытой веранды.

Хельга же любила проводить зимы на севере Африки. Ей нравился бассейн олимпийских размеров, который по ее настоянию он построил на их вилле.