Грехи матери

Перед обедом молодежь опять попыталась оседлать «банан» – с тем же результатом, что и накануне. Меньше чем через минуту катания все с криками и хохотом падали в воду. Сара пыталась это запечатлеть, но не успевала – они валились слишком быстро. Оливия, глядя на них, смеялась. У Лиз, участвовавшей в укрощении «банана», дважды сползал лиф купальника, а Алекс чуть не потерял плавки. Зрелище было очень забавное. Не веселило оно только Аманду, которая сначала густо намазала свои изящные руки кремом от загара, а потом и вовсе удалилась в тень. Она вообще не обращала внимания на веселые игры с «бананом», попросту не замечая их участников.

В три часа все вернулись на яхту обедать. Филипп поймал маленькую рыбку и отпустил ее обратно в море. Братья решили, что место здесь неподходящее, и были полны решимости организовать серьезную рыбалку на следующей стоянке. Шеф-повар вновь приготовил обильный и вкусный обед. На палубе были два длинных стола и круглый между ними, уставленные блюдами, с которых все без стеснения брали еду. Сара заметила, что никогда не видела, чтобы Алекс так много ел, но все проголодались, а еда оказалась такая вкусная, что устоять было невозможно, да никто и не пытался.

Лиз, Сара и Аманда договорились пойти во второй половине дня в тренажерный зал, а потом посетить парикмахерский салон. Но пока, после обеда, все, кроме Сары и Оливии, решили покататься на водных лыжах вокруг яхты. С катания вернулись в отличном настроении.

Планировалось поужинать на борту у скал, а потом сняться с якоря и за ночь дойти до острова Эльба. Капитан сообщил, что в спокойных водах у Эльбы отличная рыбалка. Филипп с Джоном с нетерпением ее ждали.

Во второй половине дня Грейсоны легли загорать на верхней палубе, только Аманда ушла вздремнуть в свою каюту. Ей явно требовалось отдохнуть от окружающих. Филипп же, наоборот, стал более общительным после двух дней, проведенных с братом и сестрой. Оливия считала, что ему будет полезно немного расслабиться. Временами он был слишком серьезным и выглядел старше своего возраста. Он всегда был очень степенным и респектабельным, но с годами становился высокомерным. Сейчас он рассказывал Джону смешные истории, случившиеся на охоте, в которой участвовал, а Лиз в это время по секрету сообщила Саре о своей книге.

– Честно говоря, я просто не знаю, удачная она или ужасная. Она не похожа на всё, что я писала раньше. Там много аллегорий, связанных с фантазиями ребенка, но в чем-то она и философская. Я боюсь посылать ее агенту – он может подумать, что у меня поехала крыша. Я целую вечность ему не звонила.

– Хочешь, я на нее взгляну? – предложила Сара.

Солнце клонилось к закату, родные наслаждались совместным отдыхом. Во время каникул они чувствовали себя настоящей семьей. Ради этого Оливия и собирала их каждый год, и пока это работало. Даже невестки лучше ладили со всеми остальными, а внуки отрывались по полной программе.

– Я была бы тебе очень благодарна, – сказала Лиз, и мурашки побежали у нее по спине. – Господи, Сара, а что, если она ужасна?

– Тогда напишешь еще что-нибудь. Иногда одной попыткой не обойтись.

Она знала, что Лиз долгое время пребывала в тупике, обрадовалась, что та опять стала писать, и была заинтригована, что же у нее вышло.

– Я бы с радостью ее почитала, – сказала она с воодушевлением. Обе не заметили, что Оливия сидела прямо за ними, наслаждаясь последними лучами солнца.

– И я бы тоже, – мягко сказала она. – Можно мне почитать это после Сары?

Лиз вздрогнула, услышав голос матери, и повернулась к ней с испугом в глазах:

– Мама, она вообще-то не готова. Мне надо над ней еще поработать.

Оливия кивнула, но вид у нее был разочарованный. Она хотела принять участие в том, что они делали, и лучше их узнать, но некоторые двери открываются с трудом – она могла войти в их внутренний мир только по приглашению. А в данном случае было ясно, что ее не позвали.

– Я с удовольствием прочту, когда сочтешь возможным дать мне рукопись, – произнесла Оливия, и Лиз кивнула, думая, что этого, вероятно, не будет никогда. С матерью ей меньше всего хотелось делиться своими неудачами. Лиз считала, что Оливии удавалось всё, за что она бралась, она же сама не совершила ничего важного или достойного. Но Лиз не осознавала, что Оливия считает ее замечательной матерью, а себя неудачницей в этой сфере. Каждая из них имела свои таланты и свои сильные стороны. Оливия раскрылась в полную силу в бизнесе, а Лиз – дома с детьми. Но сама Лиз всегда считала себя неудачницей. Боясь, что новая рукопись окажется еще одним свидетельством никчемности, она не хотела показывать ее матери.