Грехи наши тяжкие

Я взглянул. Возле печки на низком табурете, смирно сложив руки на коленях, сидел мой труженик. Входную дверь я на ночь оставил открытой – вряд ли меня пришибут во сне, если на задворках копошится работник. Разве что сам пристукнет.

– Доброе утро, Боря!

– Доброе утро, хозяин… Что у тебя там?

Я проследил, куда указывает натруженный коричневый палец. А указывал он на тесный закуток позади печки, где хранилась туго свёрнутая рвань старой маскировочной сети.

– Масксеть…

– Сеть? Чтобы сверху не видно было?

– Ну да…

– Нужная вещь, – одобрил Боря и встал. – Пошли смотреть.

– Неужто стоят ворота? – поразился я.

Он уставился непонимающе, потом насупился. Должно быть, принял сказанное за неумную и неуместную шутку.

– Нет, – недовольно отвернув нос, буркнул он. – Как за одну ночь ворота поставишь? Только ты оденься. Мошки много.

Одеваться я не стал – наскоро опрыскался «Рефаимом». Опрометчивое решение. Пространство за домом мерцало, и крохотным двукрылым было абсолютно всё равно, чем ты там намазался. Однако увиденное настолько меня потрясло, что я, не обращая внимания на немедленно последовавшую атаку с воздуха, шагнул к бывшей груде мусора. На обрывках старого рубероида сложены были конической горкой обточенные куски битого кирпича. Но теперь они скорее напоминали тёмно-розовые детские кубики или, точнее, фрагменты объёмной головоломки, каковые надлежит сложить воедино. Как же он всё это резал и шлифовал? И тот, и другой процесс, насколько мне известно, сопровождается визгом, скрежетом, снопами искр… Или я уже к тому времени дрых без задних ног?

Я нагнулся, подобрал пару наиболее простых по форме кирпичинок и попробовал совместить. Не совмещалось.

– Столбы будут, – удовлетворённо сообщил Боря.

– Н-ну, слушай… – только и смог вымолвить я.

Моя реакция пришлась ему по нраву.

– Пойду я, – известил он, явно гордясь собой.

– Погоди! – оторопело сказал я, бережно возвращая оба произведения ювелирного искусства в общую пирамиду и судорожными обезьяньими движениями обирая мошку с голых плеч. – Может, позавтракаем вместе?

– Спасибо. Не хочу.

– Ну хоть чаю давай попьём!

От чая Боря отказаться не посмел.

В шкафчике, что на веранде (она же кухня), нашлись остатки зелёного «Ахмада». Там же отыскались круглый фарфоровый чайник и две пиалушки. Заваривал я по-ашхабадски, со всеми церемониями, стремясь произвести впечатление. Но, похоже, изыски мои оставили умельца вполне равнодушным.

Сначала, как водится, пили в молчании.

– Послушай, Боря, – обратился я, выдержав приличную, на мой взгляд, паузу. – Ты сам-то не из Туркмении?

– Нет.

– А откуда?

Почему-то этот мой вопрос сильно его огорчил.

– Зачем откуда? – расстроенно проговорил он. – Тебе надо ворота. Я тебе делаю ворота. Зачем тебе откуда?

Мигом вспомнился незабвенный татарин Кербалай из чеховской «Дуэли»: «Ты поп, я мусульман, ты говоришь – кушать хочу, я даю…»

– Ну хорошо! – сказал я. – Но ты можешь мне хотя бы объяснить, за каким лешим ты строишь ворота бесплатно?

– У тебя денег нет.

– И что?!

– Нету, – с прискорбием повторил он.

Может, он из секты из какой-нибудь? Шиитской, суфийской… Бескорыстно творит добро… Кому? Иноверцам? Ох, сомнительно… Тем более что я даже и не иноверец – вообще неверующий.

– Где раньше деньги брал? – неожиданно спросил он.

– Кто? Я? Книжки сочинял.

– И тебе платили?

– Платили.

Он покачал головой – то ли осуждающе, то ли с уважением.

– Из своего матерьяла?

– Что из своего?

– Сочинял.

Я чуть не рассмеялся.

– Из своего.

– Из своего – просто, – после некоторого раздумья заметил он. – Идти надо…

– Боря, – позвал я. – А зачем тебе куда-то идти? У меня в той комнате ещё одна койка. Там и выспишься…

Он отставил пиалушку, поблагодарил, встал.

– Нет. Надо.

* * *

Проводив его, я вернулся на задворки и заново осмотрел всё, что он успел наворотить за ночь. Впечатляющая картина. Только как это потом состыковывать?

Огляделся и приметил кое-что ещё: рядышком с грудой металлолома лежали в траве две длинные трубы, которых я раньше не видел. Или видел, но тогда они были, наверное, грязные, ржавые, гнутые, теперь же выпрямились и воссияли. Очевидно, сердечники для будущих столбов.

А вот интересно: Боря к первому ко мне подошёл в нашем посёлке или уже кому-то что-то успел построить? Наверное, к первому – иначе бы он неминуемо потащил меня взглянуть на образчик своей работы.

В будни у нас тихо – все в городе, за исключением отпускников, пенсионеров и неприкаянных – вроде меня. Улочка пуста в обе стороны. Кое-какие признаки жизни наблюдаются лишь на участке Лады Егоровны: там над помидорными джунглями выдаётся тыльная часть хозяйки.

– Добрый день, Лада Егоровна!

Она выпрямляется. Голова у неё сравнительно с туловом, прямо скажем, мелковата. Личико сурово.

– Я что говорю-то, Лада Егоровна… – завожу я чисто дачную беседу, стараясь не покоситься всуе на кривые мохнатые доски опор и разлохматившуюся поверху ржавую рабицу, – опять к нам, смотрю, зачастили…

– Кто зачастил?

– Да строители эти…

Лада Егоровна прожигает меня взглядом и выкладывает разом всё, что она теперь думает о зодчих из Средней Азии.

Выслушиваю, скорбно кивая.