Грехи наши тяжкие

Надо же было случиться такому именно с ней. Не она ли, Долгачева, воспитывала партийный актив, чтобы запаха спиртного ни от кого не было. На пленумах или зайдет ли она в правление — учует перегар — так выходи! Председателю выволочка.

И вот пьяный человек не в зале, не в правлении колхоза, не какой-нибудь возчик на ферме, а дома, и не чужой, а родной для нее человек.

Екатерина Алексеевна приходит домой, и они сидят с дочерью, пьют чай, делают уроки. Девять часов вечера, Лену пора укладывать спать, а Тобольцева все нет. Наконец свет фар «газика» ударяет в окно, слепит. Долгачева уже знает, что это привезли Тобольцева.

Екатерина Алексеевна бежит навстречу мужу. Она говорит дочери: «Иди, Лена, укладывайся спать». А сама, набросив на плечи пальто, спешит на террасу.

Тобольцев входит, пошатываясь. На плаще и на шляпе грязь, видно, где-то упал.

«Катя! Такое дело: встретил сапера, — сочиняет он. — Оказался в соседнем районе, в военкомате. Ну, выпили за встречу».

То встретил сапера, то обмывали уход сослуживца в отпуск — у Тобольцева каждый день находится причина для выпивки. Иногда Николай Васильевич сидит на террасе и кряхтит — голова раскалывается. И кажется, что после этого он не будет брать в рот больше водку.

Но вот настает завтра, и Тобольцев снова пьян. Пьян до того, что не может расшнуровать ботинки. Тогда Долгачева, превозмогая отвращение, опускается перед ним на колени — расшнуровывает ему ботинки, снимает галстук и, как мать ребенка, с ласковыми причитаниями укладывает его на тахту.

«Надо поговорить с Подставкиным, — подумала Екатерина Алексеевна. — Поговорить начистоту. Ведь мы же старые друзья».

Подумала о Подставкине, и ей вспомнилось, как в Тимирязевке на комсомольском собрании выступал вихрастый паренек — Женька Подставкин, студент агрофака. Девчата над ним смеялись, называли его про себя Таквотом. Он ни одной речи не начинал по-иному, а только словами: «Так вот». Когда Долгачеву выбрали секретарем Туренинского райкома, она отыскала Подставкина где-то в захудалом совхозе и пригласила его к себе — заведовать сельхозуправлением. Он — с радостью. Еще бы: и оклад, и положение, и, главное, Туренино — это столица перед тем совхозом, где он был.

Несмотря на поздний час, Долгачева позвонила в управление сельского хозяйства.

Подставкин сам поднял трубку.

— Евгений Павлович?! — удивилась Долгачева. — Что так поздно сидите?

— Да дела все. Думаете, что только вы перерабатываете?

— Вот хорошо: на ловца и зверь бежит, — пошутила Екатерина Алексеевна.

Подставкин охотно поддержал шутку:

— Доле в том, какой зверь? А зверь-то — так себе.

— Брось прибедняться. Скажи лучше, сколько картофеля мы будем иметь от перепашки?

— Не много будем иметь. Тонн триста.

— Мало.

— Да… и то если постоит погодка.

— Сегодня была в обкоме. Настаивают вскрывать бурты.

— Поздновато.

— Где там Тобольцев? — неожиданно спросила Долгачева.

Подставкин замялся. Промолчал, сопя в трубку. Потом, видимо, подумал, что молчать нехорошо, отозвался с неохотой:

— А разве Николая Васильевича нет дома?

— Нет.

— Он поехал в Березовку. Там есть опасение за совку. Скоро должен вернуться. Тогда я его подожду.

— Скажите, чтоб он ехал домой, — произнесла Екатерина Алексеевна упавшим голосом. А сама подумала: «Значит, Николай опять вернется пьяным».

У нее уже отпада охота говорить с Подставкиным о муже. «Как-нибудь в другой раз, — решила она. — Надо пригласить Подставкина к себе и поговорить с ним наедине.

— Спасибо, — бодрясь, сказала Екатерина Алексеевна и медленно опустила трубку.

27

Долгачева считала, что какая-никакая, а у них — семья. Есть и муж — плохой или хороший, но все ж есть мужчина в доме; есть и ребенок. И ей хотелось быть нарядной и нравиться мужу. И самое главное, ей хотелось, чтобы муж, придя домой, застал на столе ужин, чтобы он видел, что он тут хозяин и его ждут не дождутся.

Переодевшись, Екатерина Алексеевна суетилась на кухне. Она решила на ужин поджарить картошку и разогреть тушеное мясо, которое тетя Маша приготовила к обеду. Долгачева стояла у раковины и чистила картошку. Нож был острый, с деревянной ручкой, а работа успокаивала ее.

Екатерина Алексеевна все думала о Тобольцеве: что с ним делать? Устроить на лечение или отправить его обратно в Новую Лугу?

Они познакомились прошлой осенью.

Закончив уборку, Долгачева решила отдохнуть. За шесть лет секретарствования она заслужила право на отдых. «Заслужила», — сказали ей в обкоме. Екатерина Алексеевна давно уже замечала, что сердце у нее пошаливает. Порой, когда ложилась спать, кружилась голова.

Долгачева знала, что это давление.

И впервые за долгие годы она решила провести свой отпуск не в деревне, у стариков, а поехать на курорт, в Кисловодск. В санатории лечащий врач долго ее слушал, мерил кровяное давление и все качал головой. «И давно у вас высокое давление?» — спросил он.