Грехи отцов. Том 2

Вот передо мной члены «Братства Бар-Харбора», седые мужчины средних лет в черных костюмах с осунувшимися от горя лицами. Корнелиус и Джейк стоят в стороне друг от друга, но Кевин находится непосредственно рядом с Корнелиусом, и когда они встретились перед отпеванием, то пожали друг другу руки и немножко побеседовали. Мне нравится Кевин Дейли, но я его мало знаю. Вероятно, и никогда не узнаю. Как бы я хотел быть похожим на Кевина Дейли, блистательного, находчивого в разговоре, полного обаяния — обаяния, не похожего на пресловутую манерность Сэма Келлера, которая, по-моему, всегда отдавала нарочитостью. Обаяние Скотта подобно воде, вытекающей из водопроводного крана, а обаяние Кевина подобно бьющему ключом источнику. Да, я восхищаюсь Кевином Дейли, и мне нравятся его пьесы. Больше, чем пьесы Уильямса с их южным сексом и нервным напряжением. Кевин, когда пишет о сексе, не интересуется его механикой. Его больше занимает секс как форма общения, которая может то повергать человека в ад, то возносить его в рай. Иногда мне кажется, что Кевин так же хорош, как Миллер, несмотря на то, что я не верю, что кто-нибудь из ныне живущих американских драматургов в состоянии превзойти «Смерть коммивояжера».

Да, Кевин — талантливый парень... Интересно, как это происходит, когда ты с мужчиной. Может быть, я тоже должен был попытаться, но нет, тогда я бы лишился всех тех удовольствий, которые может давать только женщина. Меня забавляют сексуальные пристрастия Кевина. Он выглядит типичным представителем американской мужской популяции, которую Кинси так великодушно — а может быть, по глупости — считает образцовой.

Кевин — единственный из всех членов «Братства Бар-Харбора», глядя на которого у меня не возникает желания что-нибудь разбить вдребезги. Джейк выглядит больным, старый лицемер, хотя он ненавидел Сэма за то, что тот принадлежал к расе господ. Но, должно быть, это тяжелый удар, когда умирает один из твоих сверстников, даже если оказывается, что этот сверстник — бывший нацист, который всегда вызывал у тебя желание поднимать руки вверх. Боже, что пришлось вынести евреям во время войны!

Я смотрю на Корнелиуса: он похож на мертвеца. В один прекрасный день он им и будет, что изменится тогда в моей судьбе? Буду жить припеваючи, если повезет, в офисе старшего партнера в банке на углу Уиллоу- и Уолл-стрит. Мне не нравится Корнелиус, и я тоже ему не нравлюсь, но я его уважаю. Я думаю, что он меня также немножко уважает. Он будет меня больше уважать. Я думаю, Корнелиус знает, что он будет меня больше уважать. Но одну вещь я должен признать за Корнелиусом: хотя он необычайно глуп во многих областях, он становится умным, как только переступает порог своего банка. На самом деле я знаю, что, когда на Уолл-стрит большая суматоха, он оказывается самым ловким парнем. Нужно определенное усилие, чтобы восхищаться человеком, который редко заглядывает в книгу и который думает об искусстве как о хорошем вложении капитала, но это стоит усилий, потому что недооценивать Корнелиуса невыгодно. Мы все в банке прекрасно знаем это, потому что уровень безработицы среди тех, кто забывает это, всегда равен ста процентам.

Вон стоят другие: банкиры, брокеры, адвокаты и политики; бесконечные ряды невыразительных лиц. Все пришли на это убогое кладбище, чтобы вдохнуть воздух, отравленный этими таинственными цветами, — все, кроме самой важной персоны, женщины, которая в один прекрасный день будет принадлежать мне, героиня, которую я собираюсь спасти. Вики в больнице, она страдает нервным истощением. Три врача утверждали, что она не в состоянии присутствовать на похоронах своего мужа.

Я люблю Вики. У Джона Донна есть такая строка: «Ради Бога, помолчи и позволь мне любить тебя». Если бы только Вики перестала говорить и приглушилась к моему молчанию, то она бы очень многому научилась. У меня не хватает слов выразить, насколько сильно я ее люблю. Какая глупая вещь язык. Как странно, что мы все должны общаться друг с другом, открывая рты, шевеля языками и издавая звуки. Должен существовать более четкий способ общения, мы должны иметь фонари на наших лбах или пятьдесят пальцев на руках, чтобы каждый выстукивал свой код. Если есть Бог, в чем я сомневаюсь, то он создал очень плохую систему общения между людьми.

— О, Себастьян! — вздыхает моя жена Эльза по дороге домой, — прекрасные похороны, не так ли?