Грехи отцов Том 2

— Что за ужасный день, — внезапно сказала она, как бы почувствовав, что слова могут ослабить напряжение. — Представь себе, солнце так сияет, Вашингтон выглядит так чудесно, и на фоне ослепительно белых, залитых солнцем зданий похоронная процессия казалась еще более мрачной. О, это было невыносимо, я не могла смотреть, как эта лошадь без седока бьет по земле копытом... Господи, что за кошмар! Как тут не напиться! Ты хочешь выпить?

Я хотел обнять ее, но понял, что она непрестанно говорит, чтобы держать меня на расстоянии, и прежде чем я смог открыть рот для ответа, она повернулась ко мне спиной.

— Лучше пройдем в гостиную, — сухо сказала она и вошла из прихожей в комнату.

Я прошел следом.

— Значит, ты была на похоронах? — сказал я, напрягая всю свою волю, чтобы поддержать этот разговор о событиях дня. — Должно быть, ты вернулась раньше, чем я предполагал.

— Я вылетела домой в субботу, как только пароход причалил в Сан-Хуане. Ты думаешь, что я смогла бы продолжать греться на солнышке, после того как стало известно, что произошло в Далласе?

— Я...

— О, давай больше не будем об этом говорить! Я больше не выношу разговоров о насилии и убийстве, я заболеваю от этого — у меня было такое странное чувство, когда я увидела Джекки с пятнами крови на ее костюме — мне казалось, что все это происходит со мной, а не с ней, и мне стало так страшно... Теперь я хочу обо всем том забыть. С меня достаточно этой ужасной действительности. Я хочу поговорить о чем-то очень далеком от всего этого, о чем-нибудь возвышенном, вроде средневековой философии, — и вот почему я предложила тебе зайти, так что, давай, Абеляр, разговаривай со мной.

— Хорошо, — сказал я. — Давай поговорим об Уильяме Оккаме.

Она бросила на меня надменный взгляд.

— Я не думаю, что ты сможешь, Абеляр, ты ведь умер задолго до того, как он родился.

Я замолчал. Она рассмеялась.

— Чем, ты думаешь, я здесь занимаюсь? — сказала она. — Устраиваю оргии? Спроси у любой матери пятерых детей, и она тебе скажет, что все, о чем она мечтает в конце самого обычного дня, — это не секс, а просто покой и тишина. Я прихожу сюда, чтобы побыть одной. Я прихожу сюда, чтобы восстановить силы для жизни, к которой я не была подготовлена. И я читаю. Я много всего читаю, часто всякий мусор, но случается, я читаю о людях, о которых, по твоему мнению, я и не слышала, о таких, как Пьер Абеляр или Уильям Оккам и...

— Иоанн Скот Эриугена?

— О, этот ирландец! Хорошо, поговорим о Иоанне Скоте. Конечно, он был нео-платоником...

— ...ставшим им благодаря своему знанию греческого языка. — В первый раз я смог расслабиться в достаточной степени, чтобы обратить внимание на обстановку. Я заметил, что, подобно Корнелиусу, она отказалась от антиквариата, который с детства окружал ее, и обставила свою квартиру в ультрасовременном стиле. Низкие длинные кушетки, обитые белым винилом, напоминали мне зал вылета в аэропорту. Две красные рыбки плавали в аквариуме у окна, простые белые стены были украшены тремя картинами, все три — геометрические абстракции. Над аквариумом висел примитивный рисунок толстой женщины с желтыми волосами, подойдя ближе, я прочитал надпись черным карандашом: «МОЯ МАМА. РИСУНОК САМАНТЫ КЕЛЛЕР, 8 лет».

— Иоанн Скот Эриугена, — сказал я нарочито небрежно, пока она брала сигарету из коробки на стеклянном кофейном столике, — считал, что человек, упав, теряет способность непосредственного проникновения в истину и что человек способен познавать истину только через свое чувственное восприятие — и это меня приводит непосредственно к тому, что я только что сказал...

— Боже мой! Ну ты и ловкач!

— ...а именно, следующее: Вики, благодаря моему чувственному опыту с тобой, я достиг истины, которая заключается в том, что я был совершенно неправ, когда отрицал в том письме, которое я оставил для тебя...

— У тебя есть огонь?

— Конечно, нет. Я не курю.

Она захлопнула коробку для сигарет и вышла из комнаты. Когда она вернулась с зажженной сигаретой в руках, я попытался закончить свою речь, но она меня оборвала.

— Послушай, Скотт, у меня достаточно моих собственных проблем, не заставляй меня заниматься еще и твоими. Если тебе нравится убегать, для того чтобы избежать любых эмоциональных обязательств, — пожалуйста, скатертью дорога. Это твоя проблема, и я не настолько сумасшедшая, чтобы думать, что я смогу ее решить. Но постарайся больше не вмешиваться в мою жизнь. Я не хочу связываться с кем-то, кто не хочет сам ни с кем быть связанным. Для меня совсем невозможна подобная трата времени и энергии.

— Я думал... на пароходе... ты не была заинтересована в постоянной связи.

— То был один мир, — сказала Вики, — а это другой. Я не могу жить здесь так, как я жила на пароходе. Это приведет к саморазрушению. Я пробовала это и знаю. В Нью-Йорке я хочу обязательств, я хочу, чтобы меня могли поддержать, чтобы рядом был тот, кто больше чем хороший любовник. Ты мне не подходишь. Извини. Это было колоссально, но это закончилось. Так должно быть. В том письме ты написал как раз то же самое, и сейчас нечего об этом говорить.