Грехи отцов

– Не волнуйся за них, – шепнула Филлис. – После выступления президента они более чем заняты. А где твой багаж?

– Чемодан остался в отеле «Мэйфлауэр».

– Паркер, – бабушка повернулась к дворецкому, – пошлите кого-нибудь в «Мэйфлауэр» за вещами мисс Эммы, а затем приготовьте главную гостевую, поскольку после сегодняшних новостей у меня такое чувство, что моя внучатая племянница немного у нас поживет.

Дворецкий исчез.

– Но, бабушка…

– Никаких «но», – возразила та, подняв руку. – И перестань называть меня так, а то я чувствую себя старой каргой. Я, может быть, и карга, но не хочу, чтобы мне об этом постоянно напоминали, так что, пожалуйста, зови меня Филлис.

– Спасибо, бабушка Филлис, – ответила Эмма.

Филлис рассмеялась.

– Как же я люблю англичан, – призналась она. – Идем, поздороваешься с моими подружками. Они будут в восторге познакомиться с такой независимой молодой леди. Такой кошмарно современной.

* * *

«Немного» обернулось годом, и даже больше. Время шло, и Эмму мучила тоска по Себастьяну, об успехах которого она узнавала только из писем матери и иногда – Грэйс. Эмма рыдала, когда узнала о смерти «Хрыча»: ей всегда казалось, что он будет жить вечно. Она старалась не думать о том, к кому перейдет компания, и полагала, что ее отцу недостанет наглости показаться в Бристоле.

Филлис же, даже будь она Эмме матерью, не смогла бы выказать больше доброты и радушия. Эмма быстро поняла, что ее двоюродная бабушка – типичная Харви, щедрая до абсурда, и страница с определениями слов «невозможно», «невероятно» и «непрактично» была, должно быть, вырвана из ее словаря в раннем возрасте. Главная гостевая, как ее называла Филлис, представляла собой анфиладу комнат, выходивших окнами на Центральный парк, что очень радовало Эмму, прежде ютившуюся в одноместном номере «Мэйфлауэра».

Второй сюрприз Эмма получила, когда в первый вечер спустилась к обеду и увидела бабушку в огненно-красном платье, со стаканом виски и сигаретой в предлинном мундштуке. Она улыбнулась, вспомнив, как эта женщина представила ее «современной».

– Мой сын Алистер присоединится к нам за обедом, – объявила она, не успел Паркер налить Эмме хереса «Харвис Бристоль крим». – Он адвокат и холостяк. Два недостатка, от которых ему, по-видимому, не избавиться. Однако порой он бывает довольно занятным, хотя и малость суховат.

Кузен Алистер прибыл через несколько минут, будучи при параде по случаю обеда у матери и тем самым олицетворяя «британца за границей».

Около пятидесяти, подумала Эмма, а умелый портной замаскировал несколько фунтов лишнего веса. Немного сухой, Алистер был бесспорно умен, эрудирован, с ним было интересно. Эмма нисколько не удивилась, когда его мать с гордостью поведала, что Алистер являлся самым молодым партнером в своей адвокатской компании после смерти ее мужа. Эмма предположила, что Филлис известно, почему он холост.

Было ли дело в яствах, вине или простом американском гостеприимстве, но Эмма так расслабилась, что расписала всю свою жизнь с тех пор, как бабушка Филлис видела ее на хоккейном поле в школе «Ред мейдс».

К тому времени, как Эмма объяснила, зачем она, презрев все опасности, пересекла Атлантику, оба слушателя смотрели на нее, как на пришелицу с другой планеты.

Доев фруктовый торт и взявшись за бренди, Алистер затеял для нежданной гостьи перекрестный допрос, словно превратился в адвоката противной стороны, а она – в свидетеля обвинения. Это продлилось полчаса.

– Ну, что я могу сказать, мама, – заключил он, сложив салфетку. – Это дело выглядит куда перспективнее, чем «Амальгамированная проволока» против «Нью-Йорк электрик». Мне не терпится скрестить шпаги с Сефтоном Джелксом.

– Зачем тратить время на Джелкса, – спросила Эмма, – если важнее найти Гарри и восстановить его доброе имя?

– Полностью согласен, – кивнул Алистер. – Но второе, по-моему, будет следствием первого.

Он взял в руки доставленный Эммой «Дневник заключенного», но раскрывать не стал и только внимательно изучил корешок.

– Кто издатель? – спросила Филлис.

– «Викинг пресс», – сказал Алистер, снимая очки.

– Гарольд Гинзбург, как минимум.

– Ты думаешь, он в сговоре с Максом Ллойдом?

– Конечно нет, – ответила Филлис. – Однажды твой отец рассказал мне, как схватился с Гинзбургом в суде. Помню, он описал его грозным противником, который, однако, никогда не выворачивает наизнанку закон, не говоря уж о его нарушении.

– Значит, у нас есть шанс, – изрек Алистер. – Поскольку если это так, то Гинзбург не обрадуется, узнав, что творилось под его именем. Однако мне придется прочесть книгу, а уж потом встречаться с издателем. – Алистер посмотрел через стол на Эмму и улыбнулся. – Мне не терпится узнать, какое мнение сложится о вас, юная леди, у мистера Гинзбурга.

– А мне, – парировала Филлис, – не терпится узнать, какое мнение сложится у Эммы о Гарольде Гинзбурге.

– Туше, мама, – признал Алистер.

Паркер подлил Алистеру бренди, зажег ему погасшую сигару, и Эмма отважилась спросить адвоката, какие, по его мнению, у нее шансы на свидание с Гарри в Лэйвенэме.