Грехи святого

Мила села прямо, сомкнув бедра, и каждая чертова косточка в моем теле затрещала, поскольку то, что мне было нужно больше, чем последний вздох, зависело от этих сексуальных, блядь, бедер, желательно широко раздвинутых.

— Это все дым и зеркала с тобой, не так ли, Святой?

— Господи, Мила. — Я схватил ее за запястье и притянул ближе, но она сопротивлялась, боролась со мной, используя все свои силы, чтобы попытаться отстраниться.

— Ты никогда не отдашь мне контроль. — Она выплюнула эти слова и попыталась вывернуть запястье из моей хватки. — Особенно когда дело доходит до секса. Ты используешь секс как гребаный инструмент, Святой. Оружие, чтобы держать меня в узде, и чтобы я никогда не забывала, что ты контролируешь все, когда дело касается меня. Нас.

Я обхватил пальцами ее горло и крепко сжал, зарычав, прекрасно понимая, что она беременна, но гнев, слившийся с похотью, породил ярость, которую я не мог контролировать. Я приблизил ее лицо к своему и выкрикивал слова сквозь стиснутые зубы.

— Раздвинь для меня ноги, Мила. Не заставляй меня просить снова.

— Нет.

Я сжал ее щеки и схватил за колено, прикусив губу. Мой член был чертовски твердым, и яростное вожделение, лишившее меня контроля над собой, заставило меня быть в нескольких секундах от того, чтобы показать жене, что значит владеть ею по-настоящему.

— Я сказал, раздвинь ноги, чтобы я мог вдолбить в тебя немного послушания.

Она подняла подбородок.

— Я сказала нет. — Ее изумрудные глаза были ядовитыми кинжалами, в которых плескалась ярость. — Я знаю, что ты не привык слышать это слово от женщин. Ты знаешь, что значит "нет", Святой?

— Ты умная девушка. Ты мне расскажешь.

Ее глаза по-прежнему были прикованы к моим. Ни разу она не струсила и не отвернулась, продолжая смотреть на меня с решимостью, горящей в ее радужных глазах. Можно было подумать, что после всего, через что я заставил ее пройти, она потеряла свою борьбу, свою изюминку, свою жизненную силу. Но, похоже, она стала только сильнее и смелее. Возможно, даже глупее.

Я с рычанием отпустил ее, и она упала назад, схватившись за горло, где мои пальцы сжимали ее кожу.

— Ты думаешь, я глупая. Что после всего, через что мы прошли, я все еще не понимаю, как ты играешь в эту игру.

Я рывком поднял и застегнул брюки, мой член все еще был способен расколоть бетон.

— Это не игра.

— Неужели? — Спросила она, но я отказался удостоить ее ответом. — Для тебя это было игрой с того самого дня, когда я в ответ на твое требование выйти замуж выдвинула свое собственное.

— Что? — Я перевел взгляд на нее. — Ты говоришь о приюте.

— Да. Ты не думал, что я буду достаточно храброй, чтобы выдвигать свои требования, что я буду с готовностью выполнять все, что ты хочешь, чтобы только быть свободной от тебя.

Я пожал плечами, поправляя рукава пиджака.

— Если я правильно помню, наша сделка заключалась в шести месяцах твоей жизни в обмен на приют.

— Мы с тобой оба знаем, что эти шесть месяцев не имеют никакой силы, поскольку я беременна.

— Именно, — огрызнулся я. — Все изменилось. Все.

— Нет. Не все. — Я схватился за порванную ткань, которой она пыталась прикрыть свою грудь. — Все те разы, когда ты отказывал мне в удовольствии, заставлял страдать от неудовлетворенности, играл со мной… это ты преподавал мне урок. Доказывал мне, что я принадлежу тебе, как проклятая собственность, в то время как ты должен был любить меня так, словно можешь потерять в любой момент.

— Ты знаешь, что я люблю тебя. Я сказал тебе, что люблю тебя после того, как убил твоего брата, прострелив ему чертову голову, чтобы спасти тебя.

— Я знаю, что любишь. — Она выпрямилась, непролитые слезы сверкали в ее изумрудных глазах, как бриллианты. — Но теперь мне нужно, чтобы ты показал мне. Мне нужно, чтобы ты показал, что любишь меня.

— Сэр. — Раздался голос Джеймса в динамике. — Время прибытия — менее пяти минут.

Я нажал кнопку на пульте дистанционного управления.

— Спасибо, Джеймс.

Между нами воцарилась тяжелая тишина. Не на такой результат я рассчитывал, когда потянул ее к себе на колени с намерением потерять себя в ней. Но я был бы дураком, если бы не понял, к чему она клонит. Если бы не понимал, с какой стороны она пришла. Это больше не было игрой. Речь шла не о мести отцу и не о вековом долге перед моей семьей. Речь шла о нас, о жизни, которую мы создали. Жизни, которую мы обязаны были защищать, ставить выше всего, даже себя. Проблема была в том, что я не знал жизни без жажды мести. Моя вендетта против отца была единственным, что я когда-либо знал, а месть — единственным, чего я жаждал… до нее. До Милы.

Я прочистил горло.

— Я уже говорил тебе это однажды и повторю еще раз. Ты моя жена, и я не буду извиняться. — Я провел ладонью по пятичасовой тени на челюсти. — Никто из нас не мог предположить, в какой ситуации мы окажемся.

— Ситуация — это ребенок, Святой.

— Будь осторожна, Мила, — предупредил я. — Может, ты и выиграла этот раунд, но это не значит, что я буду терпеть сарказм в свой адрес.

Я нетерпеливо постучал пальцем по боковой планке двери.