Грехи царя Омара

Гнев Мансура был так силен, что преодолел даже нешуточную боль от весьма умелых ударов девушки. Гнев разогнул спину царевича, гнев зажегся в черных глазах, заставил руку лечь на рукоять сабли.

Но обидчица была уже далеко. Она летела по улице, широкий плащ ее развевался, словно оперение райской птицы. Волосы, заплетенные в длинные косы, растрепались. Девушка исчезла за поворотом, и все, кто был на базаре, услышали ее крик:

– Тиму-ур!

Макама двадцать шестая

Мансур и Саид, преследуя девушку, свернули на ту же улочку. Ворота оказались распахнуты настежь. Открыты были и двери дома, находившегося в глубине двора. А посреди двора стоял высокий молодой мужчина, увидев которого царевич смог лишь прошептать:

– О Аллах милосердный и всемилостивый!

Ибо перед ним стоял его отец. Вернее, перед ним стоял мужчина, до оторопи похожий на царя Омара. Его поворот головы, его широкие плечи, жесткий взгляд. И даже, о ужас, его шрам от сабельного удара. Мансур с ужасом подумал, что тайна вот-вот раскроется. Уже и Валид видел этого мужчину, а теперь и его брат, Саид, стоит перед ним.

Но Саид не рассматривал противника. Он пытался понять, как у этого здоровенного парня хватило наглости выйти против двух вооруженных противников с голыми руками. «Аллах милосердный, – думал он. – Неужели в этой глухой и дикой стране не знают острой стали и благородного боя на саблях? Зачем же нас отправили сюда учиться, когда здесь учиться нечему и не у кого?!»

Однако противник не собирался бежать, увидев блеск клинка. Более того, он спрятал девушку за спину, а сам сделал несколько шагов навстречу неминуемой смерти. Саид не слышал слов Мансура. Но, увы, гнев, захлестывал и его, обычно и более спокойного, и более сдержанного. Сквозь ярость и гул крови в ушах он услышал слова мужчины, которые показались ему жалким лепетом труса. И потому запальчиво выкрикнул:

– Нам от тебя ничего не надо! Отдай нам только девчонку, которая прячется у тебя за спиной. Она нам понравилась, и мы хотим…

И только сейчас Саид рассмотрел противника. Рассмотрел и от ужаса на миг окаменел. Сам царь Омар, такой, каким был он в дни их детства, стоял сейчас перед ним. Но почему эта смазливая дикарка называет его Тимуром? И как вообще здесь мог оказаться царь далекой страны?

Но ответные слова этого мужчины мгновенно отрезвили Саида. Он уже не думал о том, кто перед ним и как он выглядит. Слова «презренный иноземец» обожгли его, как горячие уголья, и желание пронзить противника затмило все вокруг. Лишь одно соображение теперь сдерживало Саида – то, что Мансур почему-то медлит с ударом. Это весьма удивляло Саида, ведь обычно царевич был очень скор на руку. Иногда он успевал ударить первым, но чаще противники оказывались проворнее. И вот тогда наступал черед Саида. Ибо именно он встречал сталь чужих клинков страшными, не знающими пощады ударами. Именно он защищал телом своего брата, ибо таков был его долг и предназначение в этом мире.

Секунды промедления складывались в минуты, ярость Саида остывала. И он смог услышать слова своего брата. Слова, которые обнажили низменную грязную душу Мансура.

– Нам дела нет до того, что она твоя невеста! Мы – сыновья великого царя Омара, да хранит его Аллах своею милостью! И царские дети никого ни к чему не принуждают! Угождать им – вот привилегия всякого, кто встретится на их тернистом, полном трудностей пути. А это всего лишь какая-то ничтожная девчонка! Да она должна быть счастлива до конца своих дней, что сыновья великого царя обратили на нее свой взор!

Тягостное недоумение начало пробираться в мысли Саида. Почему царевич медлит? Почему ведет разговоры, каких не должно быть там, где сильнейший бьется со слабым? Но ответ странного незнакомца удивил Саида еще больше. О нет, не так легко понять, кто сейчас сильный, а кто слабый. Ибо дикарь проговорил:

– Невежественные глупцы! Это вы должны быть счастливы оттого, что я выслушал вас до конца и не зарубил на месте, как того требует честь истинного сына нашей прекрасной земли. Уходите прочь! И да хранят вас все боги мира, если вы еще раз взглянете на прекрасную Софию!

И вновь Мансур, словно драчливый петушок, запальчиво выкрикнул:

– Да как ты смеешь пугать нас, раб!

«О Аллах милосердный и всемилостивый! Верни разум в голову моего царственного брата! Еще миг, и этот непонятный Тимур убьет царевича голыми руками! Но зачем, зачем Мансур дразнит его, почему не взмахнет саблей один только раз, чтобы навсегда замолк этот дикарь, почему-то так сильно похожий на нашего отца?!»