Грехи волка

Пристроившись бок о бок у стола, они сосредоточенно принялись за дело, кое-где нанося на оттиски едва заметные дополнительные штрихи или точки, а в других местах чуть соскабливая узор и не пропуская ни одной пластины. Работа была закончена около двух часов ночи. Пламя фонаря начинало слабеть. Теперь, когда заняться больше было нечем, оба пленника почувствовали, как холодно в комнате, и без колебаний уселись на сложенных в углу кипах бумаги, повыше от холодного пола и поближе друг к другу. В закупоренной комнате, большую часть которой к тому же загромождали станки и коробки, не чувствовалось ни малейшего движения воздуха, и дышать становилось все труднее.

– Не верю, что Мэри об этом знала, – вернулась к мучившей ее мысли мисс Лэттерли, растревоженная воспоминаниями о женщине, которую она узнала – или полагала, что узнала – за время путешествия в Лондон. – Не могу себе представить, чтобы все эти годы она жила за счет подделки денег!

Глядя на слабеющий язычок пламени в фонаре, Монк вздохнул:

– Может быть, она, подобно вам, не видела в этом беды, считая, что такое преступление обходится без жертв.

Несколько минут Эстер не отвечала. Она не знала, как объяснить человеку, не встречавшемуся с миссис Фэррелайн, насколько честной та ей запомнилась.

– Думаете, все они причастны к этому? – после долгой паузы спросила она.

– Нет, – не задумываясь, отозвался сыщик и лишь после этого понял, что загнал себя в логическую ловушку. – Ладно, возможно, Мэри и не знала. Если бы знала, то из-за всего этого, – он кивнул головой на станки, – не было причин ее убивать. А если она не знала ничего изначально, то как смогла обнаружить? Не отправилась же она сюда на поиски этой комнаты! А узнав, почему не обратилась в полицию? Почему уехала в Лондон? Ее поездка была предпринята довольно поспешно, но все-таки не внезапно. Вполне хватило бы времени, чтобы сперва разобраться с этим делом. – Он покачал головой. – Но стала бы Мэри обрекать свою семью на скандал, крах и тюрьму? Или просто потребовала от них прекратить заниматься этим? Не потому ли ее и убили?

– Если бы я печатала фальшивые деньги, – ответила медсестра, – я бы сказала: «Хорошо, мама» и перенесла станки в другое место. Это было бы безопаснее, чем убивать ее.

Уильям не ответил, но погрузился в размышления.

Становилось все холоднее. Пленники придвинулись друг к другу еще теснее, надеясь таким образом согреться. В сгущающейся тьме, когда каждая уходящая секунда приближала их конец, для каждого из них было некоторым утешением слышать хотя бы слабое дыхание другого.

– Что она говорила тогда, в поезде? – немного погодя спросил Монк.

– В основном рассказывала о прошлом. – Эстер снова мысленно вернулась в тот вечер. – Она в те дни много путешествовала. Знаете, она танцевала на балу в Брюсселе в канун Ватерлоо! – Устремив взгляд в темноту, она говорила очень негромко, что вполне соответствовало их настроению и к тому же позволяло беречь силы. Они сидели так близко, что можно было расслышать и шепот. – Мэри описывала мне все это – краски и музыку, офицеров в красных и синих с золотом мундирах, кавалеристов и артиллеристов, гусаров и драгун – Серых Шотландцев… – Девушка улыбнулась, представив лицо своей пациентки, столь оживившееся при воспоминании о той ночи. – Она рассказывала о Хэмише, о том, как он был элегантен и стремителен и как все дамы в него влюблялись.

– А Гектор тогда был трезв?

– О да! Она и о нем рассказывала. Он всегда был спокойнее, мягче – она этого слова не употребляла, но смысл был такой. И еще она сказала, что воевал он гораздо лучше. – Эстер опять улыбнулась. – Мэри описывала общее веселье, смех над каждой шуткой, танцы до изнеможения, блеск огней, сверкание бриллиантов и свечей. – Она глубоко вздохнула. – И все, по ее словам, понимали, что завтра каждый десятый из них будет убит, а двое или трое искалечены, быть может, на всю жизнь – лишатся рук и ног, ослепнут или бог знает как еще. И все же, что бы они ни думали и ни чувствовали, никто об этом не говорил, и музыка не смолкала ни на минуту. Там был и сам Веллингтон. Это был великий исторический момент. Судьба всей Европы висела на волоске.

Сиделка проглотила комок и попыталась сдержать дрожь в голосе. Она должна быть такой же смелой, как Мэри. Ей и прежде порой грозила смерть, а то и кое-что похуже. А здесь рядом Монк, и хотя они часто ссорились, ругались и даже порой ненавидели друг друга, никто, кроме него, ей сейчас не нужен.

– И еще Мэри сказала, что очень тревожилась за Гектора, но никак этого не показывала, – закончила Лэттерли.

– Вы хотели сказать – за Хэмиша?

– Что? А, ну, да, конечно… Дышать все труднее, правда?

– Да.

– Она рассказывала и о детях, в основном об Уне и Элестере, как они всегда были неразлучны, даже в детстве. – Эстер пересказала то, что смогла вспомнить из рассказа своей подопечной о бурной ночи, когда она нашла их вместе, успокаивающих друг друга.

– Необыкновенная женщина – эта Уна, – мягко заметил Уильям. – Такая сильная, что даже немного страшно.