Греховная невинность

Пройдя в глубину комнаты, Адам увидел Еву, стоявшую у окна. На голове у нее красовалась адмиральская треуголка, сложенная из старой газеты, а на животе – какой-то лоскут или платок, заменявший фартук. Ева прижимала к себе младенца.

Покачивая его, она вполголоса напевала:

О, если вы думали, что никогда
Не видать вам кончины Колина,
Из славного рода Эверси,
Идемте со мной, господа,
Идемте со мной, да-да…

«Песня на все случаи жизни», – признал про себя Адам.

Похоже, Ева тоже усердно трудилась все утро. Лицо разрумянилось, волосы растрепались. Адам заметил у нее на плечах два грязных мазка наподобие эполет – отпечатки могучих собачьих лап. Он невольно замер, залюбовавшись ею.

Должно быть, Ева почувствовала его пристальный взгляд или заметила неподвижную фигуру. Она подняла голову и увидела Адама. Какое-то неуловимое выражение промелькнуло в ее глазах, – возможно, это был отклик на то чувство, которое она прочла во взгляде пастора.

Графиня вновь склонилась над ребенком и тихонько запела. Младенец беспокойно зашевелился, но ей удалось его убаюкать. Она улыбнулась Адаму, поднесла палец к губам и подмигнула. Потом продолжила «Колыбельную о Колине Эверси».

Лихой красавец, сердцеед,
Он натворил немало бед…

Младенец зевнул и махнул сжатым кулачком, словно салютуя.

Адам мог бы стоять так весь день, глядя на Еву и слушая эту сомнительную колыбельную. Ему нравился ее голос.

Но, увы, один из мальчишек заметил его и замер с тряпкой в руке. Потом пронзительно завопил:

– Разбойник! Тревога! Капитан Кейт! – Он потянулся за сладким печеньем миссис Лэнгфорд. – Мы должны защитить судно «О’Флаэрти», собственность ее королевского величества!

– Положи на место то, что взял, Седрик, – строгим шепотом приказала Ева. – Это наш пастор, и ты хорошо его знаешь, так что, будь любезен, обращайся с ним так же почтительно, как со мной.

– А значит, ты должен ему поклониться, – вмешалась старшая девочка, с обожанием глядя на Еву и явно признавая ее право повелевать.

– Совершенно верно, капитан Кейт. Ну-ка, Седрик, покажи преподобному, как ты красиво кланяешься.

Седрик отвесил поклон, Кэтрин сделала реверанс, их младшая сестренка тоже присела, а братья вежливо поклонились.

Пораженный и заинтригованный, Адам осторожно приблизился к Еве, боясь разрушить гармонию, так неожиданно возникшую среди полного хаоса. Он робко опустил взгляд на спящего младенца.

– Это просто ребенок, преподобный. Они не такие уж и страшные, если к ним привыкнуть.

– Я знаю, что такое дети, – ровным голосом произнес пастор.

Ева с любопытством посмотрела на него, прищурилась, склонив голову набок; затем снова занялась младенцем.

– Леди Уэррен… как вам удалось?.. – Адам обвел рукой комнату, жестом выдавая изумление. Столь многое изменилось в доме О’Флаэрти за это утро.

Ева улыбнулась уголками губ, не отрывая взгляда от младенца.

– В Килларни мы ютились ввосьмером в одной комнате. Каждому из нас приходилось ожесточенно сражаться за все: за еду, за отцовский взгляд, за место на кровати, где ноги твоего брата не утыкались бы тебе в нос, а Шеймус любил спать головой вниз, ногами на подушке. Я была старшей и быстро научилась добиваться своего. А потом мне пришлось заботиться о них, когда…

– Заботиться о них? – Вопрос повис в воздухе. Сердце Адама взволнованно заколотилось, как у кладоискателя, нашедшего после долгих странствий затерянные сокровища.

– Кому-то надо было присмотреть за детьми, когда не стало наших родителей, – как-то отстраненно, почти рассеянно проговорила Ева, укачивая малютку.

Адам уже знал ответ и все же спросил:

– Вы и теперь заботитесь о них?

Наверное, он слишком далеко зашел в своих расспросах. Ева так долго молчала, что, казалось, не ответит вовсе. На ее лицо набежала тень.

Наконец она медленно подняла голову и посмотрела на Адама с выражением, которое он не смог прочесть. На мгновение в ее глазах мелькнул вызов. Адам заметил у Евы на щеках бледные пятнышки веснушек и легкие разводы, оставленные грязными детскими ладошками.

– Разумеется, – тихо произнесла она. – Неужели я бы позволила им голодать?

Их взгляды встретились. И Адам вдруг понял, откуда в ней эта уязвимость, скрывающаяся за маской светскости. Ева тревожилась о своих близких. А когда мы кого-то любим, мы уязвимы.

– Конечно, нет, – мягко согласился он.

Ева снова склонилась над ребенком, на ее лице отразились затаенная тоска и боль. Завороженный Адам не мог отвести от нее глаз. Он чувствовал себя словно цветок, расправляющий лепестки в лучах солнца. Ему еще о многом хотелось спросить ее, все новые и новые вопросы вертелись у него на языке. Но Ева явно не желала продолжать этот разговор, в ее позе сквозило отчуждение.