Греховная невинность

– Я молился. Сидел рядом с ней. Держал за руку. Возможно, в болезни Хенни за последним жестоким кризисом наступил перелом. Точно не знаю. Просто я почувствовал, что ей стало лучше. Она по-прежнему с нами и, надеюсь, еще долго будет ворчать, донимая вас придирками.

Откинувшись на мягкую спинку дивана, Адам молча любовался Евой. Отблески огня падали на ее лицо, высвечивая оттенки кремового, белого и розового, – алебастровый лоб, матовый подбородок, слегка покрасневший нос и пятна румянца на щеках. Маленькие узкие ступни под его взглядом спрятались в складках ночного пеньюара, как укрываются в норках лесные зверьки. Поджав колени к подбородку, она натянула на ноги тонкую ткань и обхватила себя руками. В этой позе она могла бы показаться невинной, как маленькая девочка, если бы отсветы пламени не обрисовывали соблазнительные изгибы ее тела: изящную линию спины, округлые ягодицы, высокие груди.

Острое, как молния, чувство пронзило Адама огненной вспышкой, по спине пробежала волна дрожи.

А в следующий миг Ева плавным движением перебросила на грудь сверкающую россыпь черных кудрей, скрыв за этой шелковой завесой свое гибкое тело от его взгляда.

– Не знаю, смогла бы я пережить смерть Хенни? – прошептала она с грустной усмешкой. Казалось, графиня корит себя, отказывает в праве на слабость.

– Думаю, нет такого испытания, которого вы не могли бы вынести и стать еще сильнее.

Ева резко повернулась к нему.

– Вы… думаете, будто я твердая, как скала?

– Нет. О господи, нет. Может, закаленная, как клинок?

– Не нежная, как цветок?

Адам негромко рассмеялся. Потаенные чувства, невысказанные слова так долго теснились в его голове, ища выхода… Наконец он дал им свободу. Они плавно потекли, одно за другим, словно танцоры, скользящие по сцене.

– Нет. Вы сложная… Удивительная… неповторимая… бесстрашная… забавная… сильная… умная… преданная… любящая. – С каждой встречей он открывал в Еве что-то новое, непознанное. Он мог бы говорить о ней бесконечно. Слова рвались из его сердца. Чудесная. Прекрасная. Опасная. Необыкновенная. Моя. Адам не решался произнести их вслух, но они пронизывали каждую его фразу.

Подобно художнику, он точными, смелыми мазками рисовал ее портрет. Ева слушала его, затаив дыхание и смущенно опустив глаза.

– Я так рада, что вы пришли. – Голос ее осекся.

«Ничто не могло бы удержать меня». Адам понимал, что противиться неизбежности бессмысленно. Он принадлежал Еве всем сердцем, всей душой.

Он молча кивнул, не в силах заговорить, задыхаясь от переполнявших чувств.

Взгляд Евы скользнул по его руке, по пальцам, где остались незажившие ссадины от удара, которым он уложил Хейнсворта.

– Ох, Адам. – Мягко взяв пастора за руку, она сжала его ладонь. Дыхание преподобного прервалось. Время замедлилось, потекло густым шелковистым потоком. – Я не хочу, чтобы вы снова поранились из-за меня. Я… – Графиня неожиданно замолчала. – Мне невыносима мысль, что вы страдаете.

Ева подняла глаза. Она казалась подавленной, почти испуганной своим признанием. Кожа на ее щеках натянулась, лицо застыло.

– Ева, – хрипло прошептал Адам. – Айви.

Он погрузил пальцы в ее пышные волосы, чувствуя, что тонет, опускается все глубже и глубже, безвозвратно, неотвратимо. Он наклонился вперед, мягко запрокинув голову Евы, и, измученный нестерпимой иссушающей жаждой, впился в ее губы. Исступленная страсть полыхала в нем, тихая нежность и мягкость сгорали в ее пламени.

У Евы вырвался вздох, по спине пробежала дрожь. Этого мгновения она ждала всю жизнь, быть может, даже не зная того. В больших руках Адама она чувствовала себя хрупкой фарфоровой статуэткой. Жаркие губы, ненасытный язык Адама завладели губами графини, подчиняя себе ее волю. Страстное желание, которому невозможно противиться, захлестнуло Еву. Смутное чувство опасности вспыхнуло было и тотчас погасло. Слишком поздно – она уже переступила черту. Оставалось лишь уступить, покориться этой необоримой силе. Отдаться чувству бездумно, безвозвратно. Этот мужчина был предназначен ей судьбой.

Ева и представить не могла, что поцелуй способен одурманить, как опиум. Изумленная, испуганная, она нетерпеливо потянулась к Адаму, чтобы снова пережить это чувство: касание губ, сплетение языков, жадное волнующее узнавание.

Адам глухо застонал, его тело налилось огнем. Дрожа от желания, Ева скользнула к нему на колени. От нетерпения ее руки и ноги вдруг стали непослушными, неловкими. Ощутив твердость его плоти, она вздрогнула; наслаждение, внезапное, как молния, пронзило ее. Руки взметнулись, обвив шею Адама. Он разжал пальцы, и спутанная грива ее кудрей накрыла темным облаком их обоих. Не сводя горящего взгляда с лица Евы, он нежно провел ладонью по ее щеке, по губам, коснулся шеи. Взявшись за ворот ночного пеньюара, он потянул его вниз, обнажив плечи. Потом прижался губами к знакомой голубой жилке, трепещущей у нее за ухом. Его сотрясала дрожь, и Ева невольно задумалась, как давно он не прикасался к женщине. Позволит ли он себе обладать ею?