Греховные уроки

Мои ноздри раздуваются, когда я снова опускаю взгляд на выпуклость в его штанах.

— И прямо сейчас?

Его челюсть сжимается, а глаза полны такого огня, что мне хочется потянуться вперед и притянуть его к себе, почувствовать эти прекрасные губы на своих.

— Прямо сейчас, я думаю, что ты выглядишь довольно аппетитно в этом платье.

Я с трудом сглатываю, волнение и страх воюют друг с другом. С одной стороны, это безумие, что профессор Ниткин вообще говорит мне такие вещи, потому что я знаю, каким мрачным и извращенным он может быть, но у меня такое чувство, что я погрузилась в один из своих грязных снов наяву, который, кажется, не могу остановить.

— Потанцуем? — Спрашиваю так тихо, что даже не знаю, услышал ли он меня вообще.

Его ноздри раздуваются, а глаза сверкают.

— Я не уверен, что это хорошая идея.

Меня охватывает разочарование, но оно быстро проходит, когда он снова наклоняется ближе и кладет грубую руку на мое голое бедро.

— Но если ты действительно хочешь, я не могу тебе отказать.

Я вздрагиваю. Тепло его кожи приводит мое тело в состояние повышенной готовности. Тихий стон срывается с губ прежде, чем я успеваю его остановить, заставляя его ухмыльнуться.

— Пошли.

Он отодвигается и предлагает мне свою руку.

Я смотрю на неё несколько секунд, размышляя, какого черта я делаю. А потом вкладываю руку в его и позволяю ему вытащить меня на танцпол.

Я замечаю, что Адрианна выглядит довольно раздраженной, когда смотрит на Арчера Дэниелса, в то время как он пытается задобрить ее, пока они танцуют. Боюсь, что он ведет проигранную битву, когда дело касается ее. Из всех людей, которых я знаю, Адрианна — самая упрямая.

Жесткое тело Гаврила прижимается к моему, когда он притягивает меня к себе, его руки твердо лежат на моих бедрах.

— Скажи мне, Камилла, как тебе удается так хорошо избегать неприятностей?

Я тяжело сглатываю, глядя в его неповторимые, почти потусторонние глаза.

— Ч-что Вы имеете в виду?

— За все время, что ты учишься в академии, ты была у меня только один раз.

Я пожимаю плечами, мое тело такое горячее, что кажется, будто кто-то поджег мне кожу.

— Наверное, я просто хорошая девочка, — говорю и тут же жалею об этом, когда его ноздри раздуваются, а глаза темнеют.

— Это правда? — Его хватка на моих бедрах такая крепкая, что почти причиняет боль. — И все же ты здесь, нарушаешь правила.

Мои губы становятся слишком сухими, и я провожу по ним языком.

— Я же сказала, что меня вынудили.

Он выгибает бровь.

— Трудно поверить, мисс Морроне. Однако, я надеюсь, что Вы с нетерпением ждете своего наказания за это.

У меня перехватывает горло, и я ненавижу то, что он знает мой секрет. Секрет, который я пыталась сохранить в тайне с того самого дня, как меня отправили в его кабинет и он отвел меня в подвал.

— Не особенно.

Выражение его лица садистское, он слегка выпрямляется, увеличивая некоторое расстояние между нами, когда песня подходит к концу.

— Такая лгунья.

Меня обдает жаром, я сбрасываю его руку и пытаюсь отодвинуться.

— Мне нужно подышать свежим воздухом, — говорю ему.

Он отпускает меня, но почти неохотно, а я отворачиваюсь и бросаюсь сквозь толпу, не в силах понять, почему бегу от мужчины, которого так долго желала. Это страх, осознаю я. Страх узнать, что, черт возьми, со мной не так и почему я жажду его наказания почти так же сильно, как и его поцелуя.

Глава 2

Гаврил

Крики заполняют мои уши, когда я снова бью студента кнутом.

Когда я успел настолько оторваться от своей человечности?

Вопрос, который в последнее время все чаще поднимается во мне каждый раз, когда в мой подвал спускается ученик. Возможно, более важный вопрос заключается в том, осталась ли во мне вообще хоть капля человечности?

Причинение боли больше не приносит того удовлетворения, которое я получал раньше. На самом деле, мне стало почти скучно, пока я наблюдал, как на его спине появляются рубцы.

С каждым днем порочность внутри меня становится все более непреодолимой. Всё потому, что во мне живет зверь, жаждущий более отвратительных поступков. Крови. Я проглатываю комок и бью его в последний раз, сердце сохраняет ровный, неизменный ритм. Было время, когда подобные пытки волновали меня, но, похоже, я превзошел столь примитивные удовольствия.

Парень обмякает в цепях, когда я опускаю кнут.

— Ты свободен. — Я подхожу к нему и расстегиваю цепи, всовывая ему в руки рубашку. — Надеюсь, ты усвоил свой урок.

Мальчишка, чье имя я даже не могу вспомнить, трясется как осиновый лист, хватает рубашку и выбегает из подвала.

Правильно, малыш, беги от монстра, пока он не разорвал тебя на части.

Те ужасные вещи, которые я хотел бы с ним сделать, почти неописуемы в большинстве учебников. Я провожу рукой по шее и поворачиваюсь к стене, где хранятся мои орудия. Жажду крови почти невозможно игнорировать, когда мой желудок сжимается, а разум заполняют кровавые видения. Единственное правило, которое дал мне Оак для наказания студентов, — никогда не пускать им кровь. Следовать ему с каждым днем становится все труднее.