Греховный соблазн

— Всей душой хочу, чтобы вы оказались правы… или бросили эту затею, пока не истратили целого состояния на почти несбыточную мечту.

Он не сказал «несбыточную», и эта тонкость не осталась незамеченной для маркиза. Эта отвага и готовность взяться за самое, казалось бы, безнадежное дело разительно отличали Тома от его многочисленных коллег.

— Я уверен, — мягко ответил Макс. — И тратьте хоть все мои деньги с моего же благословения.

— Жаль, что у меня нет золотых приисков и нефтяных вышек.

— Жаль, что у меня нет жены.

— Возьмите мою, — с готовностью предложил Том. Макс покачал головой:

— Я уже принадлежу другой.

— На случай, если еще не заметили, княгиня тоже.

— Но ненадолго, если вы так хороши, как твердят.

— Чертовски хорош! — с удовольствием подтвердил Том. Белозубая улыбка Макса сверкнула в полумраке экипажа.

— Это я и хотел услышать.

Глава 16

Кристине так и не удалось уснуть в эту ночь. Макс тоже не сомкнул глаз: встреча с германским атташе затянулась едва не до утра. Да и Гансу, пребывавшему в объятиях очередной пассии, было не до отдыха.

На следующее утро по дороге на вокзал князь, утомленный ночными похождениями, держался сухо и отчужденно. Кристина старалась забиться в самый утолок кареты, чтобы ненароком не коснуться мужа. Но он почти не замечал ее, время от времени клюя носом в уголке противоположного сиденья, и когда они прибыли на место, Кристина поспешно вышла и направилась к поезду. Только бы не видеть мужа!

Оставалось надеяться, что путешествие не займет много времени.

Однако за ней неотступно следовали двое: должно быть, Ганс не желал рисковать. Можно подумать, она сбежит, оставив детей!

— Цветы, миледи? Десять пенсов за фиалки! — окликнула ее молоденькая цветочница. Кристина обернулась к ней. До чего же очаровательная девочка, несмотря на поношенное платье, явно с чужого плеча. И когда цветочница протянула ей букетик, Кристина сунула в маленькую ладонь гинею.

— У меня сдачи нет, мэм.

— Не нужно, дитя мое. Это все для тебя.

Кристина поднесла букет к носу, вдыхая нежный аромат.

— Посмотрите на обертку, — неожиданно прошептала девочка и, отвернувшись, звонко выкрикнула: — Десять пенсов за фиалки! Свежие фиалки!

Сердце Кристины тревожно забилось, но она поспешно отошла, боясь привлечь внимание к себе и девочке. Она украдкой огляделась, но не заметила ничего необычного. А в душе уже бурлила радость. Он здесь! Здесь!

Куда девались тоска и усталость после долгой бессонной ночи! А что, если его рука касалась этих фиалок? Да, конечно, ведь цветочница намекнула на записку…

Кристина, улыбаясь, прижала к щеке бархатистые лепестки.

Наблюдавший за ней Макс словно ощутил прикосновение ее губ, и у него отлегло от сердца. Скоро она вернется к нему!

Ганс немедленно отправился в спальню их личного вагона, а Кристина, облегченно вздохнув, пошла к себе, заперла дверь и только тогда развязала белую ленточку, прижимавшую к стебелькам крошечный листочек бумаги. Расправив его, она прочла несколько слов, написанных уверенным размашистым почерком.

«Привезу свой рождественский подарок сам. Моя любовь и тысяча поцелуев. Макс».

Он не должен! Ей следует отговорить его! Такая безоглядная дерзость опасна!

Но мысль о новом свидании придала ей сил. Она чувствовала только лихорадочное, радостное возбуждение.

Если они увидятся на Рождество, значит, год будет счастливым.

И она в самом деле поверит в чудеса.

Когда они добрались до замка Цейс, выяснилось, что мальчики уже приехали на каникулы. Обнимая их и слушая взволнованный рассказ о волке, повстречавшемся им по пути со станции, Кристина понимала, что ее место здесь. Дети нуждаются в ней, а она — в них. Они связаны нерасторжимыми узами, более крепкими, чем в других семьях, где отцы любят детей. А в девять и одиннадцать лет они еще слишком малы, чтобы обойтись без материнской ласки.

Этим вечером она засиделась с детьми допоздна, расспрашивая о школе, друзьях и играх, любимых и нелюбимых учителях и предметах. В этом году они начали заниматься фехтованием — грустное напоминание о том, как быстро проходит юность.

— Не хочу, чтобы вы приезжали домой, разукрашенные шрамами, — шутила она.

— Это уже позже, мама, в университете, когда вступим в клубы дуэлянтов… станем буршами.

— Пожалуйста… Фриц… даже тогда.

— Но, мама, тут ничего не поделать, — серьезно заметил Ганс-младший, которого, однако, все звали Джонни. — Шрам — знак доблести. Даже император одобряет дуэли.

— И очень жаль, — вздохнула Кристина.

Два года назад император одним махом уничтожил многолетние старания запретить дуэли в Германии, превознося клубы дуэлянтов как «дающие лучшее образование, которое только может получить молодой человек на всю будущую жизнь».

— Мама, это всего лишь шрам. Еще никто не погиб на дуэли, — попытался утешить ее Фриц. — А Джонни уже лучший в своем классе. И герр Андерс говорит, что, если я буду лучше работать запястьем, через два года его догоню.

Время не стоит на месте…