Греки и иррациональное

Нельзя, конечно, всю ответственность за «провал греческого рационализма» возлагать на «интеллектуалов» эллинистического периода (стоиков, скептиков и эпикурейцев), равно как нельзя коллективную опору духовной жизни греков видеть лишь в их религиозно-мифологической вере. Отдавая себе в этом отчет, Доддс утверждает, что победе иррационализма и увеличению влияния магии и прорицаний способствовали и социально-политические факторы, такие, например, как покорение Греции Римом, которые, однако, не были решающими. «Так, отсутствие политической свободы способно повлиять на снижение интеллектуальной активности, однако это вряд ли может считаться определяющим фактором: ибо великий век рационализма, с конца IV по конец III в., не был, конечно, временем политической свободы. Столь же нелегко выискивать причины в военных бедствиях и экономического обнищания» (с. 364). Что же в таком случае следует считать решающей причиной падения греческого рационализма и всей греческой культуры? По мнению Доддса, — явления психического порядка: «страх свободы» и бегство от нее. Индивид, оказавшись «лицом к лицу с собственной интеллектуальной свободой... бежал прочь от этой ужасной перспективы, считал, что лучше суровый детерминизм астрологической судьбы, чем бремя ежедневной ответственности» (с. 358).[1159]

Нетрудно заметить, что рассуждения автора не совсем ясны. С одной стороны, он считает, что утрата политической свободы в эллинистический период могла содействовать «обескураживанию интеллектуальной практики», а с другой — говорит о будто бы обретенной в этот период «индивидуальной свободе», с которой греки не знали что делать. Рассуждения же автора о «бремени ежедневной ответственности», которую граждане греческих полисов сняли с себя, не лишено, разумеется, известного основания. Напомним, что Плутарх, живший в условиях римского господства над греческими полисами и считавший борьбу против римлян бессмысленной, предлагал в качестве реальной политики повиновение, не переходящее тем не менее в самоунижение, когда всякое решение отсылается на утверждение высшей власти, вынуждая властителей быть еще в большей степени деспотами, чем они сами желают. Однако нельзя недооценивать и факт завоевания Греции сперва Македонией, а затем Римом. Возможно, что именно падение полиса в результате обострения социально-политических и экономических противоречий, утрата политической свободы и отстранение граждан от общественно-политической деятельности, без которой греки не мыслили себе ни общественной, ни индивидуальной жизни, и явились главными причинами того, что Доддс называет «возвратом к иррационализму».

В заключение отметим, что из разнообразного круга проблем, рассмотренных английским исследователем в книге «Греки и иррациональное», мы в первую очередь выделили те, которые представляют интерес для философской общественности. Хотелось бы подчеркнуть, что автор, исследуя некоторые аспекты греческой культуры на всем протяжении ее истории, давая характеристику греческого рационализма и вскрывая недостатки и односторонности этой культуры, в отличие от некоторых современных западных авторов, сам не оказался во власти иррационализма и не капитулирует перед волной антиинтеллектуализма, охватившего определенные слои современного западного общества. Пафос его книги направлен на воспитание исторического мышления и на утверждение идеи о включенности человека в исторический процесс. Автор разделяет точку зрения древних мыслителей, считавших историю «наставницей жизни», и призывает внять печальному опыту, пережитому Грецией, которая в критический момент своей истории предпочла религиозную веру философскому разуму, иррациональные упования — рациональным поискам, астрологию — нелегкому бремени гражданской ответственности.

Что же касается этических и психологических факторов падения (как, впрочем, отчасти и расцвета) греческой культуры, то надо полагать, что одним из них был свойственный грекам индивидуализм, элементы которого достаточно четко проявляются, например, в поведении гомеровского Ахиллеса, в родоплеменной морали (в культуре стыда, по терминологии Доддса), не говоря уже о разрушительном индивидуализме эпохи греческого Просвещения — субъективистской и индивидуалистической философии софистов, против которой со всей решительностью выступали Сократ и Платон.