Генри снова наклонился и открыл щель для писем. Там был виден коридор, где, несмотря на солнечный день, похоже, горел свет. Он принюхался и почуял слабый запах застарелой гнили. Десять лет назад он служил начальником медслужбы во время операций британской армии в Афганистане, и сразу понял, в чем дело.
Через два дня Кася получила письмо из картинной галереи Суррея, в котором говорилось, что, к сожалению, Леонард Слатер скончался. Она полезла в «Гугл» и обнаружила, что его нашли убитым в собственном доме, в Эпсоме — его жестоко расчленили в собственной кровати. У суррейской полиции до сих пор не было зацепок, кто мог это сделать и почему, криминалистические улики практически отсутствовали. Орудие убийства не обнаружили, хотя было очевидно, что Леонарда разрубили на части топором.
Расследующие дело детективы были буквально ошарашены тем, что входная дверь оказалась заперта на цепочку, а на двери в студию не обнаружилось следов взлома.
Кася пялилась в экран ноутбука Кинги. По коже не просто продрало холодом — казалось, она становилась невидимой, будто существовала только в собственном сне.
Кинга подошла со спины и осторожно положила руку на плечо.
— Дурные вести?
Кася кивнула.
— Да. Хуже некуда. Но как можно тосковать по тому, чего у тебя никогда не было?
Девять дней спустя выяснилось, что у Каси задержка. Она чувствовала себя невероятно уставшей и сверхчувствительной, болела голова и кололо в желудке.
Кинга купила ей тест на беременность, результат оказался положительным. Кася едва могла в это поверить.
— Мы так хотели сделать ребёнка, когда только поженились. Я даже к доктору хотела пойти и узнать, почему не получается, но Бартек сказал не заморачиваться. Это я виновата, я бесплодная, и дело с концом.
— Ну, очевидно, нет. Спорю на тысячу злотых, у Бартека очень низкое содержание сперматозоидов. Но таки ура! По крайней мере, хоть один из этих парней прорвался к цели!
— Кинга… я не уверена, что вообще хочу от него детей.
Кинга тепло обняла её.
— Не волнуйся. Что бы ни случилось, я всегда буду с тобой.
Агата родилась седьмого мая этого года, в больнице «Медфемина» — частном роддоме, который оплатила Касина мать. Бартек не смог себе его позволить и в этот день просто ушёл на работу, не стал присутствовать на родах, сказав, что частные больницы — это пустая трата денег.
Поддержать Касю пришла мать: она оставалась рядом все два часа и держала её за руку. Они с матерью сидели в солнечной комнате с покатым потолком, когда медсестра принесла вымытую и завёрнутую в белое одеяло Агату.
— Три килограмма двадцать восемь граммов, — сказала медсестра и протянула Касе ребёнка. — Хороший вес. Думаю, она будет довольно высокой, когда вырастет. Может, даже станет моделью.
Кася была уставшей, но счастливой как никогда раньше. Она сама сотворила девочку, дала ей жизнь — вот она, озарённая солнцем, глаза закрыты, а сама розовая, милая, будто вылеплена из розового марципана.
— Ох, такая милая, — сказала мать. — Как думаешь, на кого она похожа?
Кася откинула одеяло с головы Агаты. Тонкие волосы были ещё мокрыми, но довольно густыми для новорождённой, темно-русыми.
— Не знаю. По крайней мере, она не такая рыжая, как Бартек.
Она ещё немного развернула одеяло, а потом увидела левое плечо Агаты. На нем было родимое пятно, похожее на крохотную птицу с расправленными крыльями и острым клювом.
Мать наклонилась, посмотрела на Агату сквозь очки без оправы.
— Что у неё за родинка? — спросила она. Обернулась к Касе. — В чем дело, дорогая? Господи, милая, почему ты плачешь?