Гремящий порог

Комендант Нина Андреевна, молодая миловидная женщина, куда-то торопливо собиралась. Когда Вадим вошел, она, пригнувшись к настольному зеркалу, укладывала на голове толстую пшеничного цвета косу.

Вадим выложил документы Черемных на стол рядом с зеркалом.

— Ну что ты, Орликов! — недовольно сказала Нина Андреевна, и шпилька, которую она держала в зубах, упала на пол.— Только заключенных нам и не хватало!

Вадим подал ей шпильку и сказал:

— Теперь он не заключенный.

— Десять лет зазря не дадут.

— Я за него ручаюсь!— воскликнул Вадим с такой горячностью, что Нина Андреевна не могла не улыбнуться.

— Этого мало.

Вадим продолжал настаивать, и Нина Андреевна взмолилась:

— Честное слово, в кино опаздываю. Можно же решить это завтра?

— Нина Андреевна! Он старик. Больной старик. Если бы вы только взглянули на него…

— Где этот, больной старик?

— В нашей комнате.

Нина Андреевна в сердцах махнула рукой и сказала, накидывая пальто:

— Ну, смотри, Орликов. Подведешь меня… Теперь вечерами Вадим сидел дома. Аркадий звал в клуб или кино. Но там можно было встретиться с Нелей или, хуже того, с Нелей и Ляпиным, и Вадим отказывался, придумывая каждый раз новую причину.

Как-то Аркадий забежал в общежитие, приглашая пойти к бригадиру «обмыть получку». Вадима передернуло при одной мысли, что он снова очутится в той комнате, под насмешливыми взглядами Ляпина и Нели.

— Паинькой стал,— презрительно усмехнулся Аркадий.— Непонятно, перед кем выслуживаешься.

Вадим много читал, а то и просто лежал на койке, стоял у окна или ходил по комнате, погруженный в свои думы.

Порывался пойти к Наташе и удерживал себя. Говорить с нею теперь было бы еще труднее.

От Черемных не укрылось, что у Вадима камень на душе. С расспросами он не лез, хотя побеседовать время было — они часто коротали вечера вдвоем.

Черемных рассказывал о войне. На фронте он был с первых ее дней.

Вадим слушал его неторопливую, почти бесстрастную речь и думал о жестокой несообразности судьбы.

Человек прошел всю войну. Воевал три года — тысячу дней и ночей! Пролил кровь. Смотрел смерти в глаза. Верил и победу и ждал ее… Плен и немецкий концлагерь лишили его права быть победителем, хотя право это было много раз оплачено кровью… Можно ли отнять это право?.. И не только отнять, но и наказывать еще. Наказывать после полных горечи, бессильной ненависти и отчаяния, пропавших для жизни дней плена, после ужасов и позора концлагеря…

— За что же вас так жестоко наказали? Вы же не виноваты!

— Где беда, там и вина. Мертвому можно уйти из строя. Живому нельзя… А что наказали… Я сам себя наказал не в пример горше…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Третий день с низовьев реки дул ветер.

Набрав силу в снежных пустынях севера, он рвался на юг, к центру материка. Путь ветру преграждали горы. Ветер ударялся о скалистую грудь горы и низвергался в речную долину.

В каменной горловине ущелья ветер бушевал с неистовой силой. Вспарываясь об острые клыки торосов, он срезал верхушки заструг и сугробов, дробил их в колючую снежную пыль и гнал ее передсобою, свистя, завывая и захлебываясь в натуге…

Казалось, ничто не в силах противостоять жестокой силе ветра. Но, приглядевшись, можно было различить в клубах снежной пыли узкие треноги буровых станков, вереницей выстроившихся посередине ущелья. На льду работали люди — буровики и гидрологи.

Возле одной из треног, спиной к ветру, стояли рядом двое в длинных полушубках с поднятыми воротниками. Один пытался закурить, но спичка, едва вспыхнув, тут же гасла. В раздражении он смял и отшвырнул папиросу, которую тут же унес порыв ветра.

— Погодушка! — сочувственно сказал его товарищ.

— Как в Сибири!..— отозвался первый.— Послушай, Николай,— сказал он, возвращаясь к прерванному разговору,— какого дьявола ты торчишь тут на морозе? Мне не доверяешь?

— Не болтай глупостей, Виктор,— возразил Николай Звягин.—Я говорил тебе, что должен приехать Кузьма Сергеевич.

— Ты уже битых два часа ждешь.

— Он сказал, что приедет в середине дня. .— Чего же ты прискакал так рано?

— Лучше, если я подожду его, а не он будет ждать меня.

Они перебрасывались фразами, не глядя друг на друга, укрывая лицо от режущего ледяного ветра.

И хотя обстановка вовсе не располагала к разговору, Виктор, не умевший подолгу молчать, снова спросил:

— Ну и как? Свидание состоялось?

— Какое свидание?

— Преклоняюсь перед вашей поистине рыцарской скромностью. Но нельзя же скрывать от друга.

— Да что я скрываю?

— Николай Звягин! — произнес Виктор прокурорским тоном.— Вы не посмеете отрицать, что остались вчера в автобусе, пропустив свою остановку, с заранее обдуманным намерением! Вы не решитесь отрицать, что пренебрегли обществом друга ради белокурой кондукторши. Вы вернулись домой без четверти двенадцать!..

Особенно яростный порыв ветра хлестнул в лицо колючей снежной пылью. Виктор на секунду замолчал, но тут же прокашлялся и бодро закончил:

— Суду все ясно. Вы были с ней!

— Я был в кино.

— Тем более. В кино и с ней.

— Я был в кино один.

— Невероятно!

Николай не обманывал товарища.