А пламя, вырвавшееся из стеклянного плена керосиновой лампы, уже с жадностью лизнуло ковер, шустро рвануло вверх по мятой скатерти, прогоняя со стола крысу. Запахло дымом. Татьяна сидела на полу с широко открытыми глазами и словно бы не замечала происходящего, смотрела в пустоту перед собой, не помогала усмирять Митяя, не тушила пожар. Значит, придется Севе самому.
– Прости, друг! – прохрипел Всеволод и со всей силы врезал Митяю под дых.
Такого вот, буйного и брыкающегося, ему из подземелья не вытащить. А тащить, похоже, придется не только Митяя, но еще и Татьяну, так некстати провалившуюся в забытье. Из подземелья тащить и из пожара, потому что комната стремительно наполнялась дымом, и уже сейчас дышать было тяжело.
А где-то высоко над головой слышался собачий лай. Нет, не лай – яростное рычание.
– Таня, – Всеволод потянул Татьяну с пола, поставил на ноги. – Таня, нужно уходить!
В одиночку ему не справиться. Нести на руках он сможет только кого-то одного. И за вторым вернуться уже точно не успеет. Теперь уже рычал сам Всеволод, потому что нет ничего страшнее такого вот выбора…
Ему не пришлось выбирать. Слава богу, Татьяна пришла в себя, дернулась, вздохнула полной грудью, прошептала:
– Надо уходить.
Вдвоем они подхватили обмякшего Митяя под мышки, вытащили из темницы. Всеволод ринулся было к лестнице, туда, где псы и, наверняка, немцы, но Татьяна тронула его за руку, покачала головой.
– Подержи его, – велела, выныривая из-под руки Митяя и всем телом прижимаясь к глухой стене. Руки ее снова скользили по кирпичной кладке, только на сей раз не медленно, а торопливо. – Нашла, – сказала она, оборачиваясь и отступая на шаг.
Она отступала, а стена отодвигалась. Точно так же, как в часовне. Только проем здесь, под землей, оказался еще меньше. Крысиный лаз, а не проем. Но им хватило. Первым в проем сунулся Всеволод, потащил за собой Митяя, подал руку Татьяне. Она юркнула в лаз быстрой змейкой и снова принялась шарить по стене.
Дух они перевели лишь, когда стена стала на место, отсекая и сделавшийся невыносимо горячим воздух, и сизый дым, и вопль ярости. Кричал человек. Или не-человек? Фон Клейст оплакивал потерянную добычу?
Всеволод хотел спросить, что дальше, но в темноте к губам его прижался холодный пальчик. Молчи, не привлекай внимание! Вот, что она хотела, но не могла ему сказать. А потом и сказала, уже на самое ухо, едва слышно.
– Нам нужно идти.
И двинулась вперед, в непроглядную темноту еще одного подземного хода.
Всеволод поудобнее перехватил Митяя и шагнул следом, надеясь, что в этой кромешной тьме они не заблудятся и не расшибутся.
Шли долго. Ему показалось, что целую вечность, а потом что-то начало меняться. Нет, тьма по-прежнему оставалась абсолютной. Изменился воздух. Из дымно-затхлого с каждым шагом он делался все свежее и холоднее. Наверное, это означало, что выход где-то поблизости. Ведь Татьяна должна знать, что делает и куда ведет их маленький отряд.
Татьяна знала. У Татьяны просто не хватало сил, чтобы открыть самую последнюю дверь. Она так и сказала:
– Сева, тут люк над головой. Я не смогу… нужен мужчина.
Нужен мужчина. Наконец-то, и он пригодился.
– Поддержи его. – В темноте он притулил Митяя к стене, нашарил Татьянину руку. – Где люк?
– Прямо над нами.
На мгновении лицо Севы опалило жаркое дыхание. А щеки коснулись нежные губы. А может, показалось… В этом подземелье реальность искажалась, превращая нереальное в реальное и наоборот.
Всеволод вскинул руки, нашарил над головой деревянный люк, уперся ладонями, поднажал. В какой-то момент показалось, что ничего не выйдет, что там, над головой, тонны и тонны земли, что они погребены тут заживо. Но нахлынувшую было панику тут же сменила надежда, потому что люк начал поддаваться, а в образовавшуюся щель хлынул свежий воздух и мутный лунный свет.
Всеволод высунул голову. Подземный ход заканчивался в оранжерее, в самом дальнем ее углу, за голым остовом какого-то куста. Наверное, летом, когда куст разрастется, люк этот будет совсем незаметен. Впрочем, он и сейчас незаметен. Нужно лишь забросать его землей.
Сева выбрался первым, помог Татьяне вытащить на поверхность уже начинающего приходить в себя Митяя, помог ей самой. Потянул вверх, прижал к себе, задержался чуть дольше приличного, принюхиваясь к тонкому травяному аромату, исходящему от ее кожи. Отпустил бы раньше, но она замерла, не вырывалась. Только сердце ее билось часто-часто…
– Луна… – Из ступора их вывел сиплый голос. Митяй сидел на земле, запрокинув белое лицо к небу. – Настоящая луна, что ли?..
– Настоящая. – Татьяна выскользнула из Севиных объятий, бросилась к Митяю.
– Снова морочишь, да? – В голосе Митяя слышалась тоска. – Показываешь всякое…
– Не морочу, Митенька. – Татьяна встала перед ним на колени. – Не морочу. Посмотри на меня. В глаза мне посмотри, и сам все поймешь…