Гремучий ручей

– Если бы я оставался таким же расчетливым педантом, как ты, я бы никогда не стал…

– Богом, – закончил за него фон Клейст.

– И ты в самом деле думаешь, что бог захочет делиться обретенной силой с тем, кто двенадцать лет держал его на цепи, кто обращался с ним хуже, чем со своими псами?!

– Я виноват перед тобой, брат. – Фон Клейст отступил на шаг. – Но ты должен понимать, что все это я делал ради твоего же блага. Даже в эту богом проклятую страну я попросился ради нас всех. Тут все по-другому. Больше крови, больше надежд. Я знаю, тебе просто нужно время, чтобы подумать, но потом, когда утихнет боль обиды, ты расскажешь мне, где найти этого… человека. Где найти мертворожденного. Ведь расскажешь же, Клаус?

– Расскажу. – Клаус улыбался задумчивой улыбкой, сейчас он походил на обычного человека. Если бы не кровавый отсвет в глазах…

– Я знал! Спасибо, брат! – Фон Клейст раскинул в стороны руки и шагнул к Клаусу.

Какое-то мгновение Ольге казалось, что он хочет заключить брата в объятья, но неуловимо быстрым движением он выхватил меч. Доля секунды – и меч по самую рукоять вошел в грудь Клаусу. Между вторым и третьим ребром, прямо в сердце…

Так они и стояли друг напротив друга, лицом к лицу. Два брата. Один живой, а второй умирающий, удерживаемый на ногах лишь холодной сталью булатного клинка.

– Я слишком хорошо тебя знаю, братец. – Белоснежным носовым платком фон Клейст стер стекающую по подбородку Клауса черную струйку крови. – Ты всегда был сам по себе. Тебя на заботили проблемы рода. Ну, признайся сейчас, стоя на пороге смерти! Ты бы никогда не отдал мне свой священный Грааль.

– Я бы тебя… – В горле у Клауса клокотало, а на губах пузырилась кровавая пена.

– Ты бы меня убил, я знаю! – Закончил за него фон Клейст. – Возможно, ты бы не тронул Ирму. Все-таки между вами была какая-то особенная связь. Если бы я мог чувствовать, я бы сказал, что мне даже немного обидно. В конце концов, это ведь я ее брат-близнец! Но меня, меня бы ты убил при первой же возможности! Все, не трудись! Я сказал это за тебя, мой дорогой братец.

Так они и стояли друг напротив друга, и из своего укрытия Ольга видела, как медленно гаснут красные сполохи в глазах Клауса. Когда погас последний, его крупное тело почти бесшумно соскользнуло с меча на холодную землю.

Еще несколько минут фон Клейст просто стоял неподвижно, а потом скупыми и расчетливыми движениями снял сначала перчатки, потом фуражку и шинель. Все это время он не выпускал меч из рук. Понадобилось совсем немного времени, чтобы понять, почему он не отложил меч. Ольга отвернулась. Тогда, у виселицы, она не могла не смотреть. Не смотреть, не слушать. А теперь отвернулась, но уши закрывать не стала.

Голову брату фон Клейст рубил теми же скупыми и выверенным движениями. Сначала голову, а потом и руки-ноги. Может быть, он верил в семейные легенды о мертвых вампирах, а может, ему просто нравилось.

Мерзкие рубящие-чавкающие звуки прекратились лишь на пару секунд. Этого времени Ольге хватило, чтобы сползти обратно в овраг. А следом полетело что-то мокрое и тяжелое. К ногам ее упала голова. Клаус, которому довелось побыть богом такой малый срок, смотрел на нее с укором. Ольга вцепилась зубами в рукав пальто, зажмурилась и перестала дышать.

Сколько она так простояла? Может несколько секунд, а может и несколько десятков минут, а когда пришла в себя, в лощине царила мертвая тишина. Фон Клейст ушел. Фон Клейст не стал спускаться в овраг, чтобы поднять наверх тело своей верной Гармонии. Наверное, не захотел пачкать шинель из-за какой-то мертвой псины…

Из оврага Ольга выбиралась с опаской, хоть и знала почти наверняка, что фон Клейст ушел. Он ушел, а у нее еще есть неотложное дело. Ей нужно найти Григория. Живого или мертвого…

Думать о том, что Григория мог убить кто-то из тех двоих, было страшно, и она позволила себе не думать. Вместо этого она сосредоточилась, закрыла глаза, прислушиваясь к ночному голосу лощины. Сначала голос этот звучал ровно, даже сонно, а потом она услышала слабый не то всплеск, не то всхлип и решительно двинулась в сторону звука.

Здесь, на этом участке лощины, местность была неровная, сплошь овражистая, заросшая густым кустарником. Свет далекой луны пробивался сюда с трудом, считай, вообще не пробивался, потому Ольге пришлось ориентироваться исключительно на слух. Несколько раз она падала и, когда падала, думала лишь о том, чтобы уберечь лицо. Нет, не потому, что красота значила для нее хоть что-нибудь. Просто, царапины на лице будет очень сложно скрыть, почти невозможно. Они могут породить вопросы, очень много опасных вопросов.

Теперь звук стал отчетливым. И не вздох, и не всхлип, а тяжелое, булькающее какое-то дыхание.

– Гриня, – позвала она шепотом. – Григорий, это ты?

Теперь, когда фон Клейст ушел, можно было не опасаться, что ее кто-нибудь услышит в этой глуши. Главное, чтобы услышал Григорий.

И он услышал, отозвался тихим, едва различимым голосом:

– Тетя Оля, я здесь.