Гремучий ручей

Тогда Сева был уверен, что достаточно оказаться в логове врага, как он сразу придумает план мести. Глупость и самонадеянность! Тогда он был готов пожертвовать собственной жизнью, чтобы отомстить за смерть брата. Да только оказалось, что жертвовать придется не только своей, но и чужими жизнями. Потому что, если ему и удастся добраться до фон Клейста, живыми из усадьбы никого из них не выпустят. Тетя Шура рассказала про сожженную дотла деревню. Со всеми жителями сожженную… В назидание и в наказание за убийство двух немецких солдат. За солдат! А как эти фашистские твари станут мстить за убийство фон Клейста? Да, Сева был готов взять всю вину на себя, но здравый смысл говорил, что это бесполезно. Разбираться никто не станет. Карательная машина заработает на полную катушку, чтобы другим было неповадно. Возможно, ближайшее село и пощадят, но тех, кто останется в усадьбе, уничтожат.

Оставалось наблюдать, запоминать и ждать удобного момента. Возможно, его знания о внутреннем устройстве и распорядке в усадьбе когда-нибудь пригодятся. Если не городским подпольщикам, то лесным партизанам. Возможно, ему удастся узнать что-то очень важное, какую-нибудь секретную информацию…

Примерно так Сева и рассуждал, пока не нашел в заброшенной водонапорной башне мертвых девочек. В тот момент жизнь его встала с ног на голову, а после подслушанного разговора фон Клейста и старой ведьмы и вовсе сорвалась в пропасть. В мире, где все черное и белое, появилось красное. И это красное было загадочным и страшным одновременно.

… – Что будете делать вы? – с вызовом спросил он Григория. На самом деле причиной этой кажущейся дерзости была беспомощность, попытка выплыть из этого красного, остро пахнущего кровью.

– Проверю, на месте ли фон Клейст, и тоже лягу спать, – сказал Григорий. Сказал и посмотрел прямо Всеволоду в глаза. Очень серьезно, как взрослому, посмотрел.

Нет, его не пытались заставить все забыть, ему давали понять, что он принят в тайное общество. Теперь в этом тайном обществе он один из своих. Понять бы еще, кто остальные. Получалось, что Ольга Владимировна тоже одна из «своих». Получалось, что она среди «своих» самая главная, если даже Григорий слушается ее беспрекословно. Получалось, что и девчонка… эта синеглазая и дерзкая – она тоже своя. А он с ней так… не по-человечески.

– А утром? – спросил Всеволод. – Что мы станем делать утром?

– А утром мы продолжим наши поиски, Сева.

«Мы» – вот самое главное, что он запомнил! Значит, не ошибся. Значит, он на самом деле «свой». Осталось выяснить еще одно.

– А она? – начал он, подбирая слова. – А она тоже?

– Тетя Оля? – Теперь Григорий смотрел на него с укором. – Тетя Оля мировая женщина, парень. И то, что ты там себе напридумывал про нее, забудь! Даже думать не смей! Слышишь ты меня?

Всеволод молча кивнул.

– Вот так лучше. И Татьяну мне чтобы не обижал. Она тоже…

Григорий так и не договорил, что тоже. А Всеволоду так хотелось услышать, какая же Татьяна на самом деле, что в ней такого особенного.

– Ладно, парень, – Григорий вздохнул. – Пойдем, я тебя провожу.

– Убедиться хотите? – спросил он насмешливо и самую малость обиженно.

– Хочу. Знаю я вас, молодых-горячих…

Наверное, в этот момент он говорил не только о Всеволоде, но и о Митяе, своем сыне, потому что в голосе его прорезались какие-то непривычные мучительно-болезненные нотки.

– Мы найдем его, – сказал тогда Всеволод очень тихо, и Григорий кивнул, а потом молча пожал ему руку.

– Иди, – сказал, глядя себе под ноги. – Иди, Сева. Утро вечера мудренее.

И вот оно наступило – это утро! Утро наступило, а Григорий пропал! Всеволод и в сарае проверил, и в оранжерею сбегал, а потом попытался расспросить тетю Шуру. Он даже у Ольги Владимировны, которую еще только учился считать «своей», спросил. Никто ничего не знал. Никто не видел Григория. Не видел и, кажется, не собирался его искать. Ни его, ни Митяя…

Еще за завтраком Всеволод решил, что станет искать сам. По свету еще раз тщательно обыщет часовню, из шкуры выпрыгнет, а найдет этот чертов тайный ход. Ведь не примерещилось же ему!

Вот такие у него были планы, пока он не увидел след укуса на Настиной руке, пока не заглянул в почерневшие, утратившие синеву глаза Татьяны.