Гремучий студень

— Не смотрите на меня сейчас, Родион Романович. Через минуту я приведу себя в порядок. Платок ваш будет окончательно испорчен, — она продолжала всхлипывать, но в голосе уже пробивались первые всходы новой бури, — но вы сами виноваты. Довели до истерики! А я не плакса какая, за все это время ни слезинки не проронила. Крепилась, как могла. Но нет же. Надо было вам ворваться в мою душу со своими бесцеремонными расспросами.

Сыщик стоял у стола и раскладывал листы протокола в нужном порядке.

— Иной раз и поплакать полезно, — пробормотал он.

— Какого лешего вы это сказали? — а вот и буря, как по заказу. — Полезно поплакать? Серьезно? Вы так снисходительны, г-н Мармеладов. Конечно, мне полезно поплакать, ведь я всего лишь женщина. У нас же у всех глаза на мокром месте! Чуть что — слезы, причитания. По-другому же мы не умеем, да?

— Я имел в виду не это. Женщине, мужчине, ребенку или старику — всем нужно время от времени поплакать. Вместе со слезами организм покидает тревожное напряжение. Это ужасно, если нервы все время на пределе. Закрути колки слишком туго и любая струна порвется, даже самая прочная.

— От слез никакой пользы, — Лукерья скомкала мокрый платок и отшвырнула в угол. — Они делают нас слабыми. А я хочу быть сильной. Когда я встречу Бойчука, то не стану распускать нюни. Я возьму пистолет и прострелю насквозь его черное сердце!

— Какой пистолет? — удивленный сыщик поднял глаза от протокола.

— Вот этот!

Она задрала юбку до колена, обнажая шелковый чулок, и тут же возмущенно вскрикнула:

— Зачем вы смотрите! Я же велела не подглядывать.

Мармеладов закрылся листом бумаги.

— Чертов наглец! Почему вы улыбаетесь?

— Да так.

— Нет, отвечайте! — журналистка топнула каблучком, выражая крайнюю степень негодования. — Мне осточертели ваши насмешки. Я не потерплю…

— Бросьте, Лукерья Дмитриевна, нет никакой насмешки. Просто мелькнула мысль: а бомбиста вы тоже попросите отвернуться?

— С бомбистом я уж как-нибудь разберусь! А вам должно быть совестно глумиться над невинной… — она пыхтела, нащупывая потайную кобуру на бедре. — Невинной девой… Ах ты, лярвин хвост! Не могу достать. Там один ремешок сдвинулся и все съехало…

Лукерья коротко выдохнула, сдувая локоны, налипшие к потному лбу.

— Проклятье! Хоть это совершенно немыслимо, но… Помогите мне, Родион Романович. Только учтите, если вы дотронетесь до чего-либо, кроме пистолета… Клянусь, я вас убью!

Сыщик второй раз за день растерялся, не найдя подходящего ответа. Но потом пожал плечами.

— Давайте отбросим эмоции и устроим все рационально. Присядьте на край стола, г-жа Меркульева. Так будет удобнее.

Луша зажмурилась и покраснела, чувствуя, как тяжелый подол юбки с шуршанием пополз вверх.

— Пирог сожрали, коврижки тоже нет, но я принесла вам варенья из гонобо… — Серафима вошла в комнату в самый неподходящий момент. — Епишкин бубен! Вы бы хоть замок защелкнули или дверь креслом подперли, охальники!

— Это не то, что вы думаете, — пискнула Луша.

— Ох, воскорица[5], сказала бы я, что об тебе думаю…

Мармеладов поманил служанку к себе.

— Ты вовремя! Поможешь нам?

— Ишь, чего захотел! — та задохнулась от возмущения. — Я хоть из современных барышень, не чуждых прогрессу, чай, не в Тамбове за печкой сижу… А все же приличия не позабыла. Как некоторые!

Она поставила плошку с вареньем на угол стола и попятилась к двери.

— Ты с «двойными розами» хороводился, от них, поди, этим блудодейстом заразился. А мне такого не надобно!

— Не то, Симуня, не то, — отмахнулся сыщик. — Помоги достать пистолет.

— Господи Иисусе Христе! — перекрестилась служанка. — А кто же ей туда пистолет-то засунул?

— Ох, да выбрось ты уже из головы эту пошлую ахинею, — Мармеладов приподнял коверкотовый подол еще выше. — Посмотри… Да посмотри, не бойся. Видишь, потайная кобура с бедра съехала и зацепилась за край панталон. Такая вот неловкость. Надеюсь, ты не откажешься отцепить ее и достать пистолет? Иначе придется мне…

Серафима теребила косу и тянула шею, пытаясь разглядеть кобуру, но ближе подойти не отваживалась.

— Не знаю, не зна-а-а-аю… Как-то это все не по-христиански.

Сыщик раздраженно закатил глаза. Ему хотелось скорее покончить с этой неловкой и, вместе с тем, нелепой ситуацией.

— Ладно, Симуня. Задумайся на минутку, а что если бы помощь подобного рода потребовалась моему другу Мите. Помнишь почтмейстера? Вижу, что помнишь, вон, как щеки разалелись.

— Все выдумываешь, бездельник.

— Да ты послушай, не трындычи. Вернемся к Мите. Ему ты не затруднилась бы услугу оказать?

— Уж не затруднилась бы.

— Так вот Лукерья Дмитриевна для меня такой же друг, как и Митя. И ей нужна помощь.

— Пожалуйста, — жалостливо попросила Луша, — выручите меня.

— Чего не сделаешь для друзей-то, — вздохнула Серафима. — Ох, какие тута кружавки, оборочки! За их-то все и запуталось. Накрепко. Не журись, голубица, но придется чуток оторвать…

Послышался треск тонкой ткани.

— Забирайте свой левольверт. Ух ты, легонький какой, — она положила оружие на поднос, между двух наполненных чашек. — А я пойду, покамест вы еще чего не удумали.

Уже около двери служанка обернулась, спросила: