Гренада моя

— Потому что их грузят в санитарные поезда и отправляют прямиком в Мадрид. Используют даже товарные вагоны. И насчет вашего госпиталя вроде как решается вопрос об эвакуации.

— Настолько все плохо?

— Хорошего мало, но дела не так уж безнадежны. Это я вам точно говорю. За тем и сюда пришел. Нужен ты мне, Гриша. Как, готов снова влезть в рубку?

— В-вытащили мо-оего «К-крестоносца»?

— Тяжко пришлось, но выволокли. И оживили. Как ты понимаешь, после таких боев пилотов у нас слегка больше, чем машин. Но эту громилу переделывали специально под тебя. Нет среди бронеходчиков таких гигантов, — потешно разведя руками, констатировал капитан.

— Д-доктор-то отпустит?

— Уже не отпустил. Но тут дело такое. Если ты согласен, то его никто спрашивать не будет.

— В-вот оно как. Детали н-не поведаешь?

— Не могу.

— Хоть не на убой посылают?

— Все в наших руках, Гриша. И вечный бой, покой нам только снится, — припомнил Ермилов строчки из стихотворения Блока.

— Я-асно. То-огда п-пошли за моими вещами.

— Вот это по-нашему, — хлопнув его по плечу, задорно произнес капитан, поднимаясь с койки вместе с Азаровым.

Начальник госпиталя косился, кряхтел и высказал свое неодобрение. Однако, как и обещал капитан, выписал без лишних вопросов. Разве что взял-таки расписку, что Азаров осознаёт все риски и сам стремится покинуть стены лечебного заведения. И молодой человек с готовностью написал все, что от него требовали.

— Итак, Гриша. Дела у нас и впрямь хреновые. Если не сказать больше, — когда они сели в поджидающий их автомобиль и тронулись с места, начал пояснять Ермилов. — Потери среди личного состава сопоставимы даже не с поражением, а с разгромом. В особенности досталось тринадцатой бригаде на ничейной земле. Уж больно скучился там народ. Ну и частям в местах сосредоточения близ линии фронта. По сути, все держится только на злости латышской и русских бригад. Остальных отвели в тыл и сейчас спешно перегруппировывают. Бронепоезд «Республиканец» раскатали под орех. Пока сбрасывали его под откос, чтобы освободить путь для отхода остальных, серьезно досталось и «Интернационалисту». В строю осталось только два стотридцатимиллиметровых орудия. Из девяти двухсоттрехмиллиметровых морских монстров, «Гвадалахары» и «Мадрида», в строю осталось только четыре. Два потеряны безвозвратно, три нуждаются в ремонте. Платформы свели в один четырехорудийный бронепоезд «Гвадалахара». Зато на легком «Ленинце», считай, ни царапины.

— Игорь, а что п-по нашей б-броненосной б-бригаде?

— Ошметки, — безнадежно махнул рукой тот. — Мой взвод ссадили с «Сорок», всучили нам четыре подбитых «Тарантула». Ну, мы покорпели над ними, поставили страдальцев на ноги. Парни уж гундеть начали, мол, машины отобрали и определили в ремонтников. Они же у меня те еще ухари. Мы на двух «Сороках» три дня давали франкистам прикурить. И тут уж и бронеходы целы, и на мужиках ни царапины. Кстати, пару «Тарантулов» как раз мы и выволокли прямо с поля боя. И этих бойцов — гайки крутить.

— Но, я так п-понимаю, не-эспроста?

— Это да. Тут в светлых штабных умах созрел отчаянный план. Я так разумею, готовятся к контрудару. Если не вперед, так хоть свое вернуть. А тут твой «Крестоносец» стоит сирота сиротой.

— П-по-озволь повторить вопрос. Н-нас не-э н-на убой отправляют?

— Наша задача — разобраться с тремя бронепоездами противника. Уж больно они кровь портят.

— Это л-легко. Они же б-беззубые, — с нескрываемой иронией произнес Григорий.

— Зубы у них есть. Но если взять из засады, то мы им их в глотки вобьем.

— С-согласен. Цель крупная, м-малоподвижная. Но…

— Ты свой бронеход получишь в любом случае. Потери слишком большие, и простаивать этому монстру не дадут, а загнать в рубку некого. Со мной идут только добровольцы.

— Б-без «К-крестоносца» в-вам с б-бронепоездами кисло п-придется, — покачал головой Азаров.

— Твоя правда. Там хорошая бронебойка не помешает. «Кастилия» и «Арагон» — по сути, подвижные батареи, в каждой по шесть стопятидесятимиллиметровых орудий да по паре площадок с зенитными установками и пулеметами. А вот «Наварра» — это уже серьезно. Два броневагона по паре башен с семидесятипятимиллиметровыми пушками. Причем не те огрызки, что будут у нас. Они и фугас подальше забросят, и бронебойными не постесняются врезать. И находятся за броней не чета нашей. Пятьдесят миллиметров под углом сорок пять градусов.

— Г-германские б-бронеходы, к-как я понимаю, — чтобы за с-своих посчитали?

— Правильно понимаешь.

— Если в-возьмут, то п-повесят, — заметил Григорий.

— Веревка или пуля, невелика разница, — хмыкнул Игорь. — Главное, чтобы марокканцам не отдали. Вот уж кто покуражится от души.

— И т-то верно, — вынужден был согласиться подпоручик. — Я с т-тобой, Игорь.

С одной стороны, они разменная монета. С другой… Война — она и есть война. И здесь, чтобы достигнуть успеха, приходится кем-то жертвовать. Что же до риска и смерти… Пусть у Азарова не столь огромный опыт, но, признаться, он как-то уже привык к тому, что они все время рядом. Как бы банально это ни звучало. Человек быстро ко всему приспосабливается.