Гренада моя

— Согласен. Но через пятнадцать минут наши начнут наступление на фронте. Если не они, то, по словам Егорова, через тридцать минут пойдут в наступление мятежники. Наша задача — сделать так, чтобы ни одно орудие с бронепоездов не открыло огонь. Сомневаться поздно. Давай по существу.

— В-выходим на дорогу и отк-крыто идем к п-полустанку. У самого ручья ра-асходимся. Й-а вп-право, на «Н-наварру». Вы — влево, н-на т-тех двоих. П-перво-наперво бьем по паровозам. Чтобы сразу же их обездвижить. С-сумеем мы р-разобраться с бронепоездами или н-нет, н-не важно, они п-превратятся в мишень. А т-там и б-батареи накрыть с-смогут, и ав-виация, случись, доберется. В-вот, собственно, и в-все, что приходит мне на ум.

— Мне, признаться, тоже. И самое слабое в этом плане то, что нам придется двигаться по открытой местности. И таки да, бронебойных средств у них более чем достаточно. Но главное — это все же «Наварра». До пушек мы худо-бедно еще дотянуться сможем. А вот этот нам точно не по зубам.

— Й-а в лоб расшибусь, а с-сделаю.

— Придерживайся ручья. Хоть частично тебя сумеет прикрыть. А присядешь, так и вовсе хорошо получится.

— Т-тогда й-а л-лишаюсь маневра. Н-не пойдет. А в-вот вам — вполне. Т-только если п-пойдете по нему, имей в виду, что п-подставишься п-под огонь «Наварры».

— В любом случае подставлюсь, если ты не разберешься с ним быстро.

— Й-а п-постараюсь. Только т-ты уж распредели ц-цели между с-своими. А то н-начнут лупить в одну т-точку.

— Своему «Тизоне» ума вставляй. Я уж как-нибудь, — задорно подмигнул капитан.

— Н-ну, эт-то я т-так, н-на всякий с-случай, — нарочито буднично отозвался Азаров.

Переглянулись понимающими озорными взглядами, словно и не им сейчас идти в неравный бой, и отползли назад. Пора ставить задачу. И в идеале неплохо бы начать одновременно с бригадой Сталина.

Кстати, поговаривали, будто было предложение назвать ее «стальной». Но сам же комбриг и отказался. В Великую войну так прозывалась дивизия, которой командовал генерал Корнилов. В Гражданскую он отметился как ярый противник республики Советов и один из руководителей белого движения. Ну и каково старому большевику уподобляться своему врагу? Да он скорее себе мозги вышибет.

— Ну что, братцы, красные, белые, бунтари и верные слуги царя, все мы одним миром мазаны, потому как русские люди. Там, — Ермилов кивнул, указывая куцему строю бронеходчиков на полустанок, — франкистов до одного интересного места. Выйти из этого дела живыми шансов мало. Но там, — капитан махнул на запад, — вот-вот пойдут в атаку такие же русские люди, и только от нас зависит, полягут они все или намылят холку врагу. Лично для меня выбор не стоит. Но каждый из вас может выйти из дела. Я лично составлю бумагу о том, что машина оказалась неисправной и вы вынуждены были остаться.

Ермилов окинул строй внимательным взглядом, всматриваясь в суровые лица мужчин со сложным характером. Неугодные начальству, не терпящие над собой командиров. Ермилов сумел сбить их в подразделение. Прошел с ними через горнило не одного боя. И вот сейчас…

Положа руку на сердце, лично Григорий не стал бы скрывать от подчиненных сложность их ситуации. Но и выбирать не позволил бы. Просто отдал бы приказ, добился его выполнения и, разумеется, сам разделил бы судьбу своего подразделения. Но Игорь поступил по-своему, и…

Бойцы переглянулись и, не дожидаясь команды, разошлись по машинам. При этом они тихо переговаривались, уточняя последние детали по состоянию машин или вооружения. Экипаж одного из «Тарантулов» дружно задымил довольно дорогими папиросами. Не иначе как на черный день береглись. Один из мехводов многозначительно тряхнул перед товарищами подозрительно булькнувшей фляжкой. Вот так. Их никто не заставлял. Они дрались сейчас не за свою родину. Но вопрос о том, чтобы уйти, не стоял.

— Господин капитан, я попросил бы вас ссадить меня во-он там. Видите у дороги небольшой холмик, поросший кустами? — На ходу надевая колпаки на объективы камеры, к Ермилову подошел кинохроникер.

— С нами, стало быть, уже не желаете? — с легкой подначкой, но все же явно не желая задеть, спросил взводный.

— Я не трус, Игорь Степанович.

— А я не сказал, что вы трус, Бенито.

— Я хочу, чтобы вы понимали. От того, что я героически погибну в бою, не будет никакого толку. Потому что с высокой долей вероятности погибнет и весь отснятый мною материал. А как бы вы ни относились к кино, это важно. Очень важно.

— Именно об этом я и подумал, — уже серьезно заметил Ермилов. — Бенито, мы оставим вас здесь. Если пройдете чуть дальше по нашим следам, выберетесь на взгорок с кустами. Вас там не заметят и с трех десятков шагов. Зато все поле боя будет у вас как на ладони.

— До полустанка не меньше километра. И что я сниму? Что-то там вдалеке?

— Ваша камера имеет три объектива и, соответственно, сменную кратность.

— Приближение, безусловно, будет, но только трехкратное. А вот с позиции, указанной мной, до бронепоездов уже не больше трех сотен метров. Причем я оказываюсь посредине и, чередуя панораму, смогу заснять атаку всех трех бронепоездов.