Мы больше не были людьми, когда я лизал и кусал с первобытной требовательностью. Мы были дикарями, стремящимися только к одному: уничтожить друг друга блаженством.
Ее киска сжалась вокруг моей длины, вызвав мой оргазм.
— Я люблю тебя трахать, — прорычал я, когда удовольствие спиралью прокатилось по моему телу, выстреливая из моих яиц и через мой член.
Я не мог остановиться и окунулся в оргазм с головой. Откинувшись назад, я уперся ногами в ковер и толкнулся.
— Не останавливайся. Боже, не останавливайся, — задыхалась Клео. Ее лицо было раскрасневшимся и напряженным, все чувства были обращены внутрь.
Она вскрикнула, когда я врезался в нее с неумолимым ритмом.
— Я кончаю! — ее голос прорвался сквозь мой туман.
Я извергался в нее, снова и снова.
Сжимая в кулаке ее косу, я держал ее, пока мои яйца ударялись о ее клитор ритмичными шлепками, приближая ее оргазм.
Трение между нами разрушило меня. Гримаса мучительного экстаза на ее лице поглотила меня. Она ничего не могла сделать, кроме как терпеть мой темп, мое давление — все, что я ей давал.
Последняя из моих защит по отношению к ней рухнула. Я чертовски сильно ее любил.
Последняя полоса блаженства закончилась, и я замедлился, проводя руками по ее спине. Гладил ее, успокаивал.
— Это... это было...
— Потрясающе, — выдохнула Клео, ее ноги задрожали, когда я вытащил и засунул свой член в брюки.
Улыбаясь тому, насколько она была довольна, я поднял ее и усадил на диван, посадив к себе на колени.
Завтра я уйду, не попрощавшись. Я пойду в бой, не оглядываясь, даже если это вырвет мое гребаное сердце.
Я бы сделал это, чтобы защитить ее.
Я бы сделал это, чтобы она была в безопасности.
Но сейчас она была моей, и я хотел сказать ей, как сильно я ее люблю.
Нежно поцеловав ее, я прижался своим лбом к ее лбу.
— Ты мой дом, Клео Прайс. И не важно, в жизни или в смерти я тебя никогда не отпущу.
Глава двадцать девятая
Клео
— Клео, запись из дневника, семнадцать лет
Следующее утро началось как любое другое.
Я проснулась на левой стороне кровати, а Артур — на правой.
Мы вместе улыбались, обнимались и принимали душ.
Мы болтали и завтракали, как обычная пара.
Он обходил стороной тему мирового господства, тайных планов и революционных реформ. Пока я допытывалась, расспрашивала и пыталась осознать масштабы того, что произойдет.
Затем Артур объявил, что у него есть дела, которыми нужно заняться в «Чистой порочности».
Я спросила, могу ли я пойти с ним.
Арт сказал «нет».
Он объяснил, что это скучная административная работа. То, что мне не интересно.
Я не поверила ему, даже когда он заверил меня, что ненадолго. Что он вернется к обеду. Что мне не о чем беспокоиться.
Артур откровенно лгал.
Я поняла, что что-то не так, когда он вышел за дверь.
Меня пугали не его чрезмерные заверения. Не его резкость, когда я допытывался.
Что меня ошеломило, так это слова, которых он не сказал.
Вопросы, на которые он отказался отвечать.
Он что-то планировал.
Что-то грандиозное.
И я ничего не могла сделать, чтобы это остановить.
— Что ты думаешь об этом?
Голос Хоппера вырвал меня из моих мыслей.
Я моргнула, совершенно не понимая, где мы были и что, черт возьми, мы там делали. После того, как Артур ушел, я ходила по дому, кипя от злости.
Как только это оказалось безрезультатным, я решила принять решительные меры. Я накинула куртку, завязала волосы и выбежала из дома с твердым намерением поехать на территорию и потребовать объяснений, что, черт возьми, происходит.
Только я добралась до гаража, как меня перехватили, словно преступника.
Хоппер был назначен нянькой.
И как бы он мне ни нравился, мне хотелось разорвать его на части, когда он конфисковал у меня украденные ключи от машины и усадил на сиденье своего «Триумфа» под каким-то тупым предлогом присмотреть за кое-какими делами.
Первая половина утра была потрачена на то, чтобы заглядывать в небольшие предприятия, которыми руководили Артур, Мо и Хоппер, собирая доходы и отчеты за предыдущую неделю.
Но сейчас был поздний вечер, и я знала, что эта чушь была намеренной.
Меня держали в стороне не просто так.
Я едва могла дышать от беспокойства. Все внутри меня кричало, что что-то серьезно не так.