Грешная и желанная

– Только вчера вечером. Видимо, слишком поздно, чтобы успели приготовить мою комнату, так что меня устроили на третьем этаже. Ехал из самого Лондона. А вам известны мои планы, и даже соблазн продвижения по службе с кучей побрякушек их не изменит. Довольно скоро я уеду, так что наслаждайтесь моим присутствием, пока возможно.

Он приметил пять портов, которые хотел посетить, и наконец скопил достаточно денег (экономя и удачно вкладывая), чтобы это сделать. Китай, Индия, Африка, Бразилия. Он так часто изучал карту мира, что иногда казалось, будто она отпечаталась на сетчатке его глаз. Он мог видеть ее даже с закрытыми глазами.

– Наверное, Йену следует пристроить свои побрякушки на лед после недели, проведенной с мадемуазель…

Йен молча пнул Колина. Около их стола внезапно появилась Полли Хоторн. Хорошенькая, темноволосая, худенькая и юная, грациозная, как селки[1], Полли когда-то была, как это свойственно юности, безответно влюблена в Колина и так и не простила его за то, что ему хватило наглости жениться. Она по-прежнему отказывалась его замечать, но Йен подозревал, что теперь это уже скорее привычка.

Невольно будешь восхищаться тем, как девушка умеет лелеять обиду, думал он. Йена всегда восхищало постоянство. Женщины, которых знал он, как правило, отличались ветреностью, и хотя это определенно было ему на руку, все же он этого не любил. Вероятно, можно назвать это лицемерием, но уж так вот вышло.

Йен видел, как Полли взрослела тут, в пабе, хозяином которого был ее отец – семейство Хоторн владело «Свиньей и свистком» уже не одно столетие. Йен очень бережно относился к Полли, а также к Калпепперу и Куку и ко всем тем, кто делал Пеннироял-Грин местом, которое он знал и любил всю свою жизнь. Может, это и не очень честно, но ему хотелось иметь возможность приезжать и уезжать по собственному усмотрению – на войну, в экзотические страны – и снова возвращаться домой, чтобы найти их всех тут, где они и должны быть, разве только чуть постаревшими.

Йен улыбнулся Полли, она покраснела и засуетилась. Такова власть улыбки Эверси. Он на них не скупился. Никогда не надоедает видеть, как женщины улыбаются в ответ и краснеют.

– Еще три темных, Полли, пожалуйста.

– Конечно, капитан Эверси.

– Мадемуазель кто? – тут же спросил Чейз, едва Полли отошла.

– Ля Рок. Ах, Моник. – Он вспомнил, как выбирался из постели, а ее ноготки легонько царапали ему спину, пока она пыталась убедить его остаться. Он никогда не оставался. Ни с одной из них. Это одно из его правил. Имелось и другое правило, насчет подарков – он их просто не дарил. Хотел, чтобы женщину привлекал он как мужчина, а не чувствовала себя купленной.

– В тебе нет ни единой капли романтичности, – надула губки Моник, когда он начал одеваться. – Только копье страсти.

Ее английский был весьма скудным, но она все же сумела довольно точно его охарактеризовать. Он не чувствовал себя оскорбленным. Она все еще его вожделела, потому что он умел дать женщине именно то, чего она хочет.

– Моник ля Рок. Актриса? – поинтересовался Чейз.

– Впечатляющее, или мне следует сказать – неподобающее? – знание лондонских сплетен, Чейз. Да. Актриса.

– Я о ней слышал. Моя жена однажды видела ее игру.

Вроде бы небрежное замечание, однако в словах «моя жена» послышались собственнические нотки, а произнес их Чейз так, словно это благословение.

Однако для Йена они прозвучали укором. Колин, черт бы его побрал, делал с этими проклятыми словами ровно то же самое. Когда не говорил о коровах. Йен раздраженно поерзал на стуле, словно пытался увернуться от опускающейся на него сети.

– У нее уникальный талант, у мадемуазель ля Рок, – произнес он. Довольно многозначительным тоном, чтобы заставить обоих недавно женатых мужчин задуматься.

Наступила благодатная тишина.

Колин в душе всегда был развратником, и Йену доставляло несказанное удовольствие тыкать в него палочкой, проверяя, умер ли уже в брате этот развратник, убит женитьбой или просто впал в спячку. Опять же, спасение от виселицы любого может заставить искать убежища в институте брака. А может быть, он чересчур привык к Ньюгейту за время своего печального там пребывания и больше не в состоянии полностью свыкнуться со свободой?

Наконец Колин с надеждой спросил, понизив голос:

– Насколько уникальный?

Йен просто улыбнулся, загадочно и цинично.

Моник обладала талантом, но отнюдь не уникальным. Заманивание ее в постель превратилось в игру, включающую в себя неимоверное обаяние, тончайшие намеки и умение перефлиртовать других мужчин. Но не подарки. Никаких подарков. Результат был, конечно, предрешен заранее, но они оба получили удовольствие от этой игры с самого начала и до момента, когда Моник капитулировала. Она была искусной, ловкой, с нежной кожей и просто восхитительной и… начинала проявлять огорчительные признаки излишней привязанности.