Грешник

       Потом были эпизоды и с другими девушками, каждый из которых он, рассмотрев всё в подробностях, заканчивал исступлённой мольбой о прощении. Его тело само руководило им: когда наступал наиболее сильный порыв раскаяния, он падал на пол и слова молитвы, мучительно вырывавшиеся из него,  уступали место наполняющему  его облегчению. Когда его прощали, его тело возвращалось  снова в  кресло, и он восстанавливал в памяти новый эпизод, рассматривая подробно и  его.

        Виталик не мог сказать, сколько времени это продолжалось. Помнил только, что сознание его несколько раз отключалось.  Иногда он терял его лёжа на полу, иногда – сидя  в кресле. А один раз ему показалось, что какая-то незримая сила помогает ему во сне подняться с кресла и лечь на диван.

Там на диване он тогда и обнаружил себя, проснувшись. Какой день и какое это было время суток,  он не помнил. Потому, что освещение в окне было всё то же самое – яркое, фантастическое.

        На следующий день ему опять не позволили  действовать самостоятельно. Ему даже не позволили принять душ и поесть, а сразу усадили в кресло и заставили продолжить работу с воспоминаниями. Теперь ему уже легче  было понимать своих мучителей и легче им подчиняться, –  теперь он знал, чего  от него требуют все эти странные силы и голоса,  и старался покончить со всем этим как можно скорее.

       Но оказалось, что  и это было не легко. Ему не позволяли перейти к молитвам до тех пор, пока он не ощущал действительно искреннего и глубокого сострадания к своим жертвам. За очковтирательство наказывали либо жжением в пальцах и подошвах ступней, либо ощущением нарастающего взрыва внутри. Второе было мучительней, и он покорялся, – просматривал каждый эпизод снова и снова,  пока  неподдельная жалость и жгучая жажда раскаяния не захлёстывали его.

       Время тянулось мучительно долго, он был утомлён и обессилен до предела, а перед  ним вновь и вновь проходили картины тяжёлых воспоминаний, – новые лица девушек и новые его преступления,  которым, казалось, не будет конца.  Он снова терял сознание, и снова его обретал, засыпал на полу, а просыпался в кресле или на диване. В редкие минуты отдыха он смотрел на себя в зеркало и не узнавал себя. Он даже не мог сказать, что именно в нём изменилось, – он только знал, что  этот, глядевший на него по ту сторону зеркала,  седой старик с тусклыми, запавшими глазами, и прозрачной  от восковой бледности  кожей,  не имел с ним  ничего общего. И всё же это был он,  Виталик, потому что тот, второй, синхронно повторял каждое его движение и был одет точно так же.

       Виталик смотрел   в окно и опять не видел перемены во времени суток. За окном было  всё то  же фантастически яркое освещение белой ночи.

       «Или белого дня?» – подумал Виталик и не смог ответить на этот вопрос. Синего неба за окном он не видел. А фантастическое освещение  образовывал  разлившийся по ослепительно белому небу жёлто-оранжевый  закат, от которого Виталику стало не по себе.

      «Похоже на геенну  огненную!» – подумал он содрогнувшись. И перед его  мысленным взором предстало огненное озеро, разлившееся среди такого же ослепительно белого дня. Но почему-то от этого оно казалось ещё более жутким.

      Виталик прислушался к своим ощущениям. Казалось, что Голос, безжалостно руководивший  им  всё  последнее время,  деликатно  притих, позволяя ему  спокойно подумать о загробном мире.

      – Да, ад существует на самом деле, это – факт! Я теперь это знаю наверняка... – сказал Виталик, понимая, что его ещё так, легонько потрепали. Но представить себе страдания в миллион раз более сильные и бесконечно долгие он был не в состоянии, – это просто не умещалось в его голове.

Неожиданно для себя он почувствовал, что успокоился, – странно, но теперь  после всего пережитого, он уже не испытывал страха.

      – Не может быть, чтобы я уже замолил все грехи... – неуверенно сказал он.

      Его тело ощутило лёгкий толчок, и голова снова зажила самостоятельной жизнью, повернувшись из стороны в сторону:

      – Нет! – получил он ответ.

      – Нет! – услышал Виталик внутренний голос и поток новых воспоминаний снова  стал проплывать перед ним мучительной чередой.

      Резкий звонок в дверь вывел Виталика из глубокого забытья.

      – Можно открыть? – спросил он, прислушиваясь к себе.

Голова кивнула.

      Виталик подошёл к  двери и спросил:

      – Кто там?

      – МЧС! – ответил  ему бодрый мужской голос.

      Виталик обрадовался этому голосу, но на всякий случай спросил:

      – А кто вас вызвал?

      – Татьяна Ивановна Терентьева! – был ответ.

      «Кто ж такая?» – подумал Виталик, посмотрел  для верности  в глазок и открыл.

      На пороге стояли два рослых парня в форме МЧС.

      – Что же это вы,  к телефону не подходите, друзьям двери не открываете!  – напустились они на него. – Они же волнуются! Вот Татьяна Ивановна нам позвонила.

      «Татьяна Ивановна...  да  кто же это?» – напряжённо вспоминал Виталик, машинально отмечая про себя, что лица у обоих парней невероятно красивые. Один – смуглый брюнет, похожий на прекрасного юношу с фрески  Рафаэля,   другой, – похожий на ангела, синеглазый блондин с румянцем во всю щёку.