Грешник

– Я… я просто хотела, чтобы прошлый вечер был только моим, – наконец, признается она. – Через месяц я дам обеты послушницы и кроме колледжа не смогу свободно… – Она замолкает, словно ловит себя на том, что чуть не сказала лишнее. – Тогда настанет время полностью посвятить себя ордену и этой жизни.

– Значит, ты собиралась попросить первого встречного великовозрастного мужчину поцеловать тебя?

– Ты не такой уж старый.

– Ты знаешь, о чем я говорю. Ответь мне, пожалуйста.

Еще один вздох.

– Нет. Я лишь хотела нарядиться, выпить и провести вечер без домашних заданий, уборки приютских туалетов или изучения экуменических текстов. А потом я увидела тебя, и ты меня вообще не узнал, что было ужасно, но в то же время я чувствовала себя… в безопасности. Как будто знала тебя и одновременно не знала. Как будто я могла притвориться кем-то другим, но при этом понимала, что ты позаботишься обо мне.

– Это было довольно опасное предположение, – говорю я, чувствуя прилив страха. – То, что я наговорил тебе прошлым вечером… Проклятье, это было нехорошо с моей стороны.

Она выгибает бровь.

– Выходит, незазорно говорить такое незнакомке, но теперь, когда ты знаешь, что я сестра Элайджи, у тебя иное мнение?

– Ну да. К тому же ты так молода, а меня нельзя назвать хорошим человеком. Если бы ты сказала, что хочешь этого, я провел бы остаток вечера, прижавшись ртом к твоей киске.

Она таращится на меня, и я вспоминаю, что мы находимся в обители монахинь.

Вздох.

– Извини, – уступаю я, убирая палец с ее подбородка, и провожу рукой по своим волосам. – Но знаешь, почему все это кажется мне немного странным? Ты – младшая сестра Элайджи, и тут совершенно внезапно стала монахиней. К тому же, Зенни, ты понятия не имеешь, что я хотел с тобой сделать. Господи Иисусе!

– Неужели у пресловутого Шона Белла есть совесть?

– Мы не виделись четырнадцать лет, – отмечаю я, расстроенный и удивленный одновременно. – Возможно, я довольно высокоморальный человек.

Она закатывает глаза.

– Я болтаю с Элайджей почти каждый день. Я знаю достаточно, чтобы понимать, что вся твоя мораль касается денег.

– Неправда, – возражаю я.

– Серьезно?

– Э-э-э, да, серьезно. Ты свидетель того, как я паникую из-за того, что прошлым вечером у меня были плотские мысли о тебе.

– Это больше имеет отношение к вашей с Элайджей братской дружбе, чем к вопросам настоящей этики. – Отмахивается она.

– Не вижу принципиальной разницы между этими двумя понятиями.

– У тебя все еще возникают плотские мысли обо мне? – внезапно спрашивает она с тем соблазнительным сочетанием смелости и уязвимости, перед которым я не могу устоять. Как будто Зенни так сильно хочет знать ответ, что готова открыто показать свое собственное любопытство и желание – и даже больше, чем само желание, – жажду быть желанной. Это выдает само ее естество – ее молодость, энергию, дух, невинность, честность, жажду – и невероятно опьяняет.

– Ты по-прежнему хочешь честности? – интересуюсь я, потому что готов к этому. Но после того, как отвечу, у нее могут возникнуть проблемы с моей откровенностью. К тому же я хочу дать ей возможность закрыть эту тему сейчас, прежде чем расскажу, насколько непристойным и искушенным может быть нерелигиозный мужчина рядом с благочестивой женщиной.

– Да, – шепчет она в ответ, подняв на меня глаза.

Я открываю рот, чтобы ответить, и в самый последний момент вспоминаю, что мы здесь не одни, что Зенни хочет стать монахиней, что у нее будут неприятности, если ее застанут за тем, как я шепчу ей на ухо непристойности, и в любом случае я не хочу, чтобы нас прерывали. Мне нужно, чтобы она внимательно выслушала, что я собираюсь ей сказать, чтобы поняла, насколько все это серьезно.

Оглядываю столовую, чтобы убедиться, что мы одни, а затем беру ее за локоть и веду на кухню, которая отделена распашной дверью. Оказавшись внутри, отпускаю Зенни, и она инстинктивно делает шаг назад, прижимаясь к стене.

Умная девушка.

Я поступаю как подобает хорошему парню – встаю подальше от двери, чтобы она смогла свободно уйти, засовываю руки в карманы и спрашиваю в последний раз:

– Ты уверена, что хочешь это услышать?

Она чуть-чуть приподнимает подбородок, и я замечаю ее взволнованность и неуверенность. Зенни отвечает спокойным, ровным голосом:

– Да.

Тогда ладно.

– Я хотел трахнуть тебя с того момента, как увидел сегодня, – говорю, наблюдая, как она бледнеет от удивления в ответ на мои откровенно непристойные слова. – Я не могу перестать думать о том, как задеру этот сарафан до талии и уткнусь носом в твою киску, чтобы насладиться твоим запахом. Хочу укусить тебя за грудь через эту белую рубашку. Хочу видеть, как это распятье скользит по твоей ключице, пока я выясняю, что ты предпочитаешь больше: два пальца или три.

Губы Зенни приоткрываются в немом вздохе. Она не сводит с меня своих широко распахнутых глаз, ее дыхание учащенное, и я знаю, что она слышит и понимает каждое мое слово.