Грешник (СИ)

Эпимос лежал на скомканных холщовых простынях, которые не менялись уже несколько дней, и безучастно смотрел в дощатый потолок. Глаза его запали, словно углубившиеся под ними мешки засасывали их, как в трясину, а кожа пожелтела, что было видно даже при таком плохом освещении. В мою сторону он даже не повернул головы, когда я вошел, оставаясь безучастным абсолютно ко всему.

— Отец, может я открою окно? — Спросил я, чтобы изобразить заботу. На самом-то деле мне было абсолютно безразлично, что делал с собой кузнец, но мне нужно было учиться демонстрировать окружающим те реакции, которых от меня и ждут.

— Не надо, Данмар. Мне холодно…

Испустив глубокий горестный, но насквозь лживый вздох, я подошел к кровати отца мальчишки.

— Выпей это, — попросил я, — оно должно помочь.

— Помочь от чего? — Подозрительно взглянул бородач на металлический сосуд в моей руке.

— От твоей хвори. Мне сказали, что оно поможет тебе заснуть.

— Ты потратил деньги на лекарство для меня? — По лицу кузнеца стало видно, что внутри него сейчас идет жестокая борьба между трогательной благодарностью сыну и врожденной прижимистостью. Все-таки в этом мире монополия на целительство была в руках лекарей, и все связанное со здоровьем стоило довольно больших денег.

— Да, — кротко кивнул я, — лишь бы тебе полегчало…

— Спасибо, Данмар… — по щеке здоровяка скатилась скупая слезинка, тут же затерявшаяся в лохматой давно нечёсаной бороде, — но не стоило тебе тратить на меня монеты. Я чувствую, что конец уже близок, и боюсь, что моя хворь съедает меня все сильнее…

— И все же, попробуй! — На этот раз мне пришлось подбавить в голос немного подростковой пылкости, чтобы кузнец не подумал отказываться от заботы. И мне стало немного грустно, оттого что я играю с чувствами этого человека, который видит во мне родного сына. И зачем я только это делаю? Неужели, мне не на ком больше испытать свое пойло? Или мне на самом деле хочется, чтобы его попробовал и оценил именно Эпимос?

— Кхе… — кузнец смущенно кашлянул и протянул к чарке иссохшую костлявую руку, которая некогда была размером с половину моей головы. — Ну давай, попробую…

— Только будь осторожен отец! — Поспешил предупредить я его. — Мне говорили, что у лекарства очень паршивый вкус. Словно терпкий эль, только в сотню раз горче!

— Да ладно уж, — отмахнулся кузнец, — чай не хуже браги тетушки Силии…

Эпимос опрокинул в себя содержимое стаканчика залпом, и по проявившимся секундой позже красным пятнам на лбу и щеках, я понял, что продрало его ничуть не хуже, чем меня.

— Ы-ы-ы-х-х! — Отец мальчика глупо распахивал рот, словно выброшенная на берег рыба, не зная, что сейчас для него будет лучше, вдыхать или выдыхать. — Вот это… зелье! Что это, Данмар?!

— Если б я только знал, — пожал я плечами, — травники своих секретов так просто не раскрывают.

— Заня-я-ятно, заня-я-ятно… — пробурчал немного повеселевший великан слегка заплетающимся языком. — У меня в голове зашумело, словно я кувшин пойла опрокинул. Это так и должно быть?

— Да, о чем-то таком меня предупреждали, — снова соврал я, не моргнув и глазом. — А теперь попробуй поспать. Если тебе станет лучше, я попробую достать еще.

— Спасибо, сын… — прошептал кузнец, стыдливо пряча снова увлажнившиеся глаза. — Спасибо тебе за все, мой мальчик…

* * *

Отмеренное мной время Чуку и Чаку истекло как-то уж слишком быстро. За минувшие дни я сумел немного оптимизировать процесс самогоноварения и даже разработать прототип тары для своего товара. Первую пробную партию я залил в деревянный бочонок, который постарался искусственно состарить, словно он долгое время лежал в земле. Затем я обил его полосками позеленевшей латуни и приделал ржавую пластинку, на которой старательно и максимально ровно, насколько позволяла прямота рук, оттеснил надпись «Огненная вода».

Местной письменностью я никакой не владел, не умея ни читать, ни тем более писать. Так что пришлось прибегнуть к использованию языка из прошлой жизни. К моему удивлению, едва я сел за это занятие, как в памяти сами собой воскресли нужные символы и знаки, а потому осталось всего лишь кропотливо перенести их на металл.

Общий вид у тары был не то чтобы презентабельный, но интерес определенно пробуждал. По крайней мере у меня. И я надеюсь, что не промахнулся со своей маркетинговой идеей, потому что за прошедшую седмицу я растратил на еду все оставшиеся у меня медяки. Еще чуть-чуть, и придется выменивать провизию на кузнечный инструмент. А если об этом узнает еще и Эпимос, то его уж точно удар хватит…

Поэтому, не откладывая дела в долгий ящик, едва закат окрасил багрянцем небо, я натянул заранее подготовленную неприметную одежду из небогатого гардероба мальчишки, и отправился на встречу с Чуком и Чаком.