Грешники

Валентина быстро развернули обратно в «хозяйскую» половину, и вскоре он оказался в небольшом светлом кабинете с двумя сдвинутыми столами, за одним из которых сидел молодой человек в штатском, рыжеволосый, белокожий, с россыпью веснушек вокруг носа, и, насвистывая, быстро набирал на компьютере текст, вглядываясь в экран пузатого монитора. Через секунду открылась дверь, и в кабинет вошёл лейтенант, постарше и поплотнее штатского, темноволосый с внимательными, несмеющимися глазами. Он указал Шашжову на стул, а сам отошёл к окну и первый прервал молчание.

— Старший оперуполномоченный лейтенант Бородюк, а вы, стало быть, Шажков?..

— Валентин Иванович.

— Хорошо, Валентин Иванович, давайте не будем терять время. Вы знаете, зачем вас пригласили?

— Думаю, да.

— Тогда садитесь вот здесь и напишите, что с вами произошло в зелёной зоне вечером девятого марта.

— Разрешите я дам устные свидетельские показания? Мне ещё больно напрягать глаза.

— Вас не как свидетеля пригласили, а как потерпевшего. Или вас не били?

— Ударили два раза.

— Ну вот. И на лице у вас это нарисовано. Вы прошли медицинское освидетельствование?

— В больнице справку получил.

— Давайте.

Валентин передал бумагу. Лейтенант заглянул в справку, потом бросил взгляд на Валю и отвернулся к окну. «А на щеках царапины, вроде, свежие?» — не поворачиваясь, спросил он.

— Я вчера попал в аварию, — чуть запнувшись, объяснил Шажков.

Обдумывая, как себя вести в милиции, Валентин решил просто: не врать и не крутить. Скрывать ему было нечего, а если посотрудничать, то была хоть и небольшая, но вероятность того, что «врагов» (Валентин по-прежнему именно этим словом про себя именовал тех отморозков) найдут и накажут. В общем, интерес у него с этими двумя операми (или следователями, как их там) был общий.

— Выехал на своём автомобиле и перевернулся, — в ответ на недоумённые взгляды объяснил он, — никто не пострадал, кроме автомобиля, естественно.

— Что это с вами, Валентин Иванович? — с нарочито сочувственной интонацией протянул лейтенант Бородюк, видимо, обдумывая неожиданную информацию, — ГАИ-то хоть вызвали?

— Да. Я не в форме ещё по здоровью. Не надо было выезжать.

— Ну ладно, если потребуется, мы к этому вернёмся. Рассказывайте пока по нашему делу, только подробно, ничего не опуская.

Шажков рассказал. Его спросили, смог бы он опознать преступников. Волчье лицо главного Валя запомнил хорошо. Остальных — так себе. Удовлетворённо кивая, тот, что в штатском, добил протокол, распечатал его и дал Валентину ознакомиться и подписать. Порадовавшись технической оснащенности современной милиции, Шажков быстро прочитал полторы страницы плохо отформатированного текста и, убедившись, что всё изложено в целом правильно (хоть и упрощённо), подписал каждый листок. На этом первое общение с органами внутренних дел закончилось. Выйдя на улицу, Валя на мгновение замер, несколько раз глубоко вдохнул влажный весенний воздух, как будто хотел напиться им, и быстрым шагом пошёл вдоль розового здания, направляясь к проспекту, чтобы сесть в маршрутку, доехать до метро, а потом уже на метро добираться до больницы.

Как только Шажков вышел за дверь, милиция со своим допросом и протоколом переместилась на периферию сознания, а её место заняла Лена. Валентин решил перед тем, как ехать к ней, позвонить и в шутливом тоне рассказать про вчерашнюю аварию, а также предупредить о том, что на его лице добавилось царапин. Он сам относился к происшедшему спокойно, и ему, как показалось, легко удалось убедить и Лену в незначительности события. Однако Валин вид вызвал в палате всеобщее сочувствие. А хохотушка справа, игриво поглядывая на Шажкова, высказалась в том смысле, что Валю надо бы оставить на ночь в палате, а то как бы на следующее утро его не привезли в инвалидной коляске. Валентин шутку оценил, подняв вверх большой палец, но соседки юмора не поддержали, и самая старшая в палате, к которой все обращались «тётя Тоня», продемонстрировала девчушке-хохотушке немаленький кулак.

Лена выглядела лучше, чем вчера: лицо порозовело, а волосы были аккуратно расчёсаны. Шажков сел у неё в ногах и стал рассказывать подробно (где с театральным драматизмом, а где с юмором) про все последние события. Её лицо ожило и по ходу рассказа демонстрировало гамму выражений: от детского испуга до робкой, как бы зарождающейся на лице и тут же улетающей куда-то улыбки. В смешные моменты Лена крепче сжимала тонкой кистью руку Шажкова и, поднимая голову, заглядывала ему в глаза.