Грешники (СИ)

Он сказал, что будет работать все выходные, но в понедельник ждет меня у себя вместе с ответом на свое предложение.

Как это все вообще возможно — быть таким… бессердечным или бесстрашным?

Замечаю, что Дима отвлекается от Ленки, берет телефон, читает.

И через минуту мне приходит ответное сообщение: «Запарка жуткая, весь в мыле!»

Медленно, рассчитывая скорость и силу как по учебнику физики, кладу телефон обратно на стол.

— Маша? — появление Грозной застает меня врасплох.

Она не в соболях на этот раз — в куртке от «Фенди» и молодежных тяжелых ботинках.

Несмотря на полный кавардак в моей голове, не могу не отметить, что мне определенно нравится, как эта женщина плюет на предрассудки о том, во что следует одеваться дама «за пятьдесят».

— Все в порядке? — Грозная присаживается за стол. — У вас испуганный вид.

Даже не знаю, что сказать.

Я правда чувствую себя испуганной, потому что очень боюсь быть замеченной.

Скандал меня пугает.

— За столом справа сидит Ленка, — говорю, незаметно кивая в сторону их столика.

Грозная даже не поворачивает голову.

— Я ее сразу заметила, — отвечает она. — Маша, я верю, что это совпадение, если вдруг вы беспокоитесь об этом.

— А парень с ней рядом — мужчина, с которым я встречаюсь, — продолжаю свою мысль.

И только когда произношу это вслух, мне становится по-настоящему больно.

Потому что все это время Призрак не был свободен — Ленка со своим «МЧ» уже год туда-сюда шатается! Это — один человек: тот, к которому она уже дважды переезжала, и тот, который предложил мне переехать к нему.

Грозная все же смотрит в их сторону.

Длинных секунд тридцать, и ей вообще плевать, что это может привлечь внимание.

— Я думала, — говорит она, снова обращая внимание на меня, — такие мужчины не в вашем вкусе. Слишком… банально?

— Реально? — предлагаю свой вариант.

— Простовато, — почти с озорством подмигивает она. — Что планируете делать с этим недоразумением?

Я не знаю.

Боль внезапно разрастается внутри, заполняет собой все пространство и сдавливает грудную клетку — ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Это предательство.

Это подлостью.

Два самых близких мне человека, просто… вытерли об меня ноги.

— Мы можем пойти в какой-нибудь другой «Мак»? — Смотрю на Грозную с мольбой. — Куда угодно, только прямо сейчас.

— Тогда в ирландский паб, — командует она, сама чуть не за руку вытаскивая меня из-за стола, пока пытаюсь держаться боком, чтобы себя не обнаружить.

— Я не люблю и не пью пиво, — бормочу в полуотдышке.

— А кто вам предлагает пиво, Маша? Только чистый виски и жареные колбаски.

Наверное, бог послал мне эту женщину.

Только страх упасть в ее глазах не дает мне безобразно разрыдаться.

Грозная даже на «дружеские посиделки» в «Мак» приехала на своем крутом внедорожнике, с водителем и охранником, и когда я сажусь на заднее сиденье, чувствую себя… странно. В особенности после того, как Грозная смотрит на меня и мою руку на ручке двери, когда в моей голове все-таки появляется мысль вернуться и устроить сладкой парочке разнос с болезненными воспоминаниями на всю жизнь. Под ее выжидающим взглядом медленно убираю руку и тут же чувствую приступ стыда.

Господи, я бы правда так унизилась?! Выставила бы себя на посмешище? Стала бы той_самой неудачницей, которую бы обязательно кто-то снял и выложил вирусным видео в проклятый ТикТок?!

Наверное, если бы у сказки про Золушку было современное переосмысление, оно было бы вот таким: когда у феи-крестной личный автомобиль, и когда она успевает забрать глупую девчонку с бала до того, как у той закончится время.

Грозная одобрительно улыбается, дает отмашку водителю, и машина выезжает со стоянки.

Я снова смотрю в телефон: сначала на сообщение Димы о его «страшной запарке», потом на те несколько фото, которые успела сделать.

В голове не укладывается.

— Ирландский или шотландский? — интересуется Горская.

— Что? — не очень понимаю, о чем она, потому что голова забита другим.

— Виски, Маша. Вы какой предпочитаете?

— Я люблю сладкое игристое вино, — не могу не ответить иронией на ее легкое снисхождение к моему ответу. — То самое, которое в приличном обществе считают помоями.

— Вы — бунтарка, — она не спрашивает, она подводит черту под очевидным для нее фактом.

— Нет, Тамара Викторовна, я просто люблю то, что люблю, и мне все равно, что кто-то когда-то решил, будто любовь к сладким винам — это признак дурновкусия. Я не готова тратить сумасшедшие деньги на «Вдову Клико», потому что для меня это просто невкусное вино — вот и все.

— И часто вы пьете «Вдову Клико»? — снова слегка снисходительно интересуется она.

— Пару раз пробовала. Поняла, что лучше я буду пить то, что хотя бы доставляет мне радость.

Грозная снова пристально осматривает меня с ног до головы.

Становится задумчивой, и возраст все-таки берет свое, проявляясь морщинами вокруг глаз и сникшими кончиками губ.

Я напоминаю ей о дочери. Наверное, мы были бы ровесницами.

— Ну и что вы собираетесь делать со всем этим? — нарушает тишину Грозная. Не трудно догадаться, что именно она имеет ввиду.

— Не знаю, — передергиваю плечами.

Правда не знаю.