Грешница

Он подтрунивал над нею, она понимала это, но не обижалась. Она и не могла сейчас обижаться, потому что в сердце у нее жила радость. Она смотрела на Ивана Филипповича и молчала. Она еще и сейчас чувствовала на губах поцелуй Алексея. Ксения прикрыла их ладонью, словно хотела скрыть свою тайну от чужих глаз, и тихо засмеялась то ли мыслям своим, то ли в ответ председателю.

Не отнимая руки от лица, Ксения веселыми глазами смотрела то на Ивана Филипповича, то на Зину. Странное чувство охватило ее: она сейчас все может сделать на удивление им и в первую очередь на удивление самой себе – в окно выпрыгнуть, что ли, или упасть вдруг на Зинку и защекотать ее. И, еще не зная, что она сделает, но чувствуя, что сделает что-то необыкновенное, Ксения вскочила и сказала:

– А что? Разве я ничего не умею? Я все умею.

И ударила каблуками об пол, протанцевала вокруг стола, широко раскинув руки. На окно со двора вспрыгнул котенок и сразу же испуганно убежал назад.

– Я и песню знаю! – задорно крикнула Ксения, хотела запеть, но вдруг охнула: «Ой, что это я? Разве можно?» – и села на диван, спрятав в ладонях раскрасневшееся лицо.

– Здорово получается! – сказал Иван Филиппович. – Подойдет она нам?

– Подойдет, – ответила Зина. Она с удивлением и даже как будто с испугом смотрела на Ксению. А Ксения, раскаиваясь в своем озорстве, поднялась, торопливо пошла к двери.

– Пойду. Я ведь просто так, на минутку зашла.

– И хорошо сделала, – сказал Иван Филиппович. – Наедине с богом хорошо, но и с людьми неплохо.

А Ксения, уже сердясь и на себя и на Ивана Филипповича, махнула рукой.

– Я ведь понимаю, к чему такие речи…

Иван Филиппович прислонился спиной к двери, загородив ей выход.

– Погоди, – сказал он. – Какие такие речи?

– Сами знаете…

Нет, сейчас она совсем не робела перед ним и чувствовала, что сегодня без страха может сама начать тот разговор, которого всегда страшилась. И, вскинув голову, с вызовом смотря ему в лицо, сказала:

– Отчего вы все только о боге со мной заговариваете? Мне агитация ваша не нужна. Слова – вода: стекет с рук – и помину не останется.

Иван Филиппович вытащил из кармана пачку сигарет, щелкнул по ее дну и, ухватив зубами выпрыгнувшую оттуда сигарету, закурил.

– Вода-то вода, – щурясь от дыма, проговорил он и прошел к столу, снова сел верхом на стул, – но и вода камень точит.

У него был такой уверенный, решительный вид, а в голосе звучало столько задора и убежденности, что Ксения вдруг пожалела, что начала этот разговор. И, стараясь скрыть смятение, она напряженно усмехнулась:

– Ответила бы словечко, да волк недалечко…

Иван Филиппович засмеялся, разогнал рукой дым.

– Знать, ты не только бога боишься?

– А чего мне бога бояться? Я перед ним не виноватая, – сказала Ксения, а самой страшно стало: так ли уж она чиста перед богом?

– Ох, несознательная же ты, Ксенька! – назидательно проговорила Зина.

– Ясное дело, ты за десятилетку сдала – ты сознательная? А я несознательная – в бога верю! – воскликнула Ксения, а сама подумала: «Уйти надо, зачем все это?» И рассердилась: – Будто вы, Иван Филиппович, шибко сознательный? Вон табак курите. Зачем курите? Себя травите и дыму напустили – дышать в избе нечем. А наши мужчины, верующие, не курят, водку не пьют, не ругаются: бог не велит.

Иван Филиппович повертел в пальцах сигарету, с наслаждением затянулся – так, что она почти вся сгорела, обожгла ему губы, – и грустно усмехнулся:

– Да, курить вредно, нехорошо. – Он затушил сигарету о спичечную коробку, бросил за окно. – Спасибо, надоумила. С сегодняшнего дня не прикоснусь.

Вытащил из кармана пачку, заглянул в нее и, скомкав, тоже выбросил.

– Не бросите ведь, – сказала Ксения, – лучше не зарекайтесь.

– Почему же? Раз решил – брошу. Главное, повод был нужен, а повод нашелся. Только, Ксения, вера тут, право, ни при чем… Врачи не проповедники, но тоже запрещают.

– Пустой разговор, – хмурясь, сказала Ксения. – Одного я никак не пойму: какая вам всем, Иван Филиппович, забота, что я в бога верую? Никому от того нет беды. Сказки – наша вера? Ну и считайте, раз так утвердились.

Иван Филиппович встал, прошелся по комнате, потирая тыльной стороной ладони небритый подбородок. Затем откинул занавеску, сел на подоконник. Ночная бабочка стремительно упала на его голову, запуталась в волосах. Он освободил ее, выпустил во двор, но она опять влетела в комнату, забилась об электрическую лампочку.