Грешница

Оно состоялось двенадцатого февраля, в четвертом часу, солнечным днем, коего ясность служила добрым предзнаменованием. Мсье де Моморон и мсье д'Эскандо приехали в карете, за которой следовал другой экипаж, нагруженный ящиками, и мсье де Сегиран безо всякого удовольствия увидел, как оттуда вылезли двое турок в чалмах и восточной одежде, с невольничьим обручем у щиколотки, бросившихся помогать мсье де Моморону сойти, что тот и сделал со многой бранью и проклятиями, причем его палка неоднократно опускалась на спину верному Али и верному Гассану, ибо это их мсье де Моморон привез с собою в Кармейран, дабы эти два соглядатая следили вместо него за мсье Паламедом д'Эскандо и доносили ему о всех его поступках.

После того как состоялся обмен приветствиями и господа де Моморон и д'Эскандо засвидетельствовали свое почтение мадам де Сегиран, их провели в их покои, где их ждали привезенные ими сундуки и ящики. Содержимое таковых касалось, впрочем, не столько мсье де Моморона, относившегося к своей наружности довольно небрежно, сколько мсье Паламеда д'Эскандо, о своей внешности весьма заботившегося. Мсье Паламед д'Эскандо таскал с собой целый гардероб и целый склад притираний, мазей и духов, не считая нескольких женских платьев, в каковые любил облекаться к великой радости мсье де Моморона, обожавшего такие переодевания, по странному противоречию, в силу которого ему нравилось, когда этот ряженый юноша приобретал видимость презренной для мсье де Моморона породы. Однако в первые дни поведение Паламеда было безупречно. Он усиленно старался ничем не досаждать мсье де Сегирану и был почтительно услужлив с мадам де Сегиран. Он позволил себе разве что чуточку румян на щеках и на губах и, может быть, слишком много колец на выхоленных пальцах, которыми любил гладить мушку, посаженную в уголке рта для того, чтобы придать улыбке больше лукавства и остроты. В остальном же он вел себя прямым дворянином, был учтив, сдержан и скромно уступал слово кавалеру де Моморону. Тот воспользовался этим прежде всего для того, чтобы потребовать некоторых удобств, из коих главнейшим было кресло на колесах, в котором он мог бы кататься по саду, когда устанет ходить с палками, ибо его больная нога не позволяла ему еще много двигаться. Это увечье огорчало его тем более, что он терпеть не мог сидеть в комнатах, где, по его словам, он задыхался, чувствуя себя хорошо только на вольном воздухе, хоть и находил, что кармейранскому воздуху недостает соленого запаха, который вдыхаешь на морском ветру. Однако приходилось им довольствоваться, и можно было видеть, как мсье де Моморон целыми часами, при любой погоде, шагает, хромая, по аллеям или как его по ним катают Али и Гассан, в то время как мсье Паламед д'Эскандо, сидя на низеньком стуле у камина, забавляет мадам де Сегиран своей поразительной ловкостью в рукоделии, каковое, будь-то вязание или вышивание, в большой чести у каторжан, занимающихся им зимой, когда галеры разоружены, и проявляющих в нем подчас немалое искусство.

По правде сказать, мсье Паламед д'Эскандо научился у этих добрых людей не только таким невинным работам; он усвоил от них и многое другое, ибо шиурма состоит из людей всевозможных профессий. Благодаря им мсье Паламед д'Эскандо знал всякого рода хитрости и фокусы; он умел вынуть из чужого кармана часы или кошелек так, чтобы обладатель не заметил, что его грабят; умел открывать двери без помощи ключа, бесшумно взламывать замки, писать чьим угодно почерком, подделывать подписи и исполнять еще кое-какие милые вещи, способные вызвать некоторое смущение и приведшие тех, кто его им научил, туда, где они были, но это не мешало мсье Паламеду д'Эскандо гордиться своими талантами, и он любил хвастать ими перед мадам де Сегиран, которая рассеянно взирала на эти опыты, ибо, пока мсье д'Эскандо в них изощрялся, ее думы были заняты другим и мысли пристально следили за внутренней тревогой.

Образ мсье де Ла Пэжоди занимал в них большое место. Со времени их встречи мадам де Сегиран продолжала видеть в нем того, кто мог положить конец терзавшей ее муке. Он казался ей чем-то вроде спасителя, посланного провидением. Не сам ли Бог поставил его на ее пути, чтобы он избавил ее от греха, показав ей всю малость самых пламенных плотских желаний и все ничтожество того, что от них остается после их свершения? А потому мадам де Сегиран не сомневалась, что Господь, указавший ей в своем милосердии как бы орудие исцеления, пошлет ей случай таковое применить. Как ни была она взволнована внезапным откровением, вызванным в ней присутствием мсье де Ла Пэжоди, она не могла не заметить, какое она на него произвела впечатление, и ей начинало казаться странным, как это такой смелый в любви человек до сих пор ничего не сделал для того, чтобы найти случай ей открыться. Неужели мсье де Ла Пэжоди не способен придумать какую-нибудь хитрость, чтобы с ней встретиться? Неужели он, этот опытный разгадчик женщин, не сумел прочесть в ее глазах их страстного зова к нему? Так откуда же это нежелание на него откликнуться?