Грешница

Подмастерье смущенно хмыкнул и, не дожидаясь меня, направился в сторону ворот. Я, путаясь в длинной юбкой, во влажной от росы сорной траве, заспешила следом. Скоро мы подошли к воротам и с удивлением остановились. Обе створки оказались приоткрыты, и даже в нечетком лунном свете было видно, какие они старые и ветхие. Двор перед теремом был пуст и зарос высокой травой. Если бы нам не встретились кареты, можно было подумать, что тут много лет не ступала нога человека.

– Никого, – сказал Семен, не спеша идти к дому. – Ты точно знаешь, что Алексей Григорьевич здесь?

– Точно, я его чувствую, – сказала я, хотя на самом деле, как только мы оказались за оградой, перестала слышать Алешу.

– Так ведь здесь вообще никого нет! Смотри, во дворе даже трава не примята!

– А кареты? Они что по воздуху летели?

– Говорил я тебе, что здесь нечисто! Может быть, нам так нечисть глаза отводит! Поехали домой, нет здесь твоего Алексея.

– Здесь он, я твердо знаю! Оставайся здесь, а я посмотрю в доме, – решила я и пошла к высокому крыльцу. Семен, недовольно ворча, пошел следом.

Дом был высокий в два этажа с островерхими башенками и узким гульбищем, в виде трапа без перил, вдоль верхних окон. Путаясь в высоком, колючем бурьяне, мы подошли к крыльцу. Трава подступала к самим ступеням и тоже не была примята.

Все здесь было очень старое и ветхое. Ступени деревянного крыльца кое-где так прогнили, что развалились, но подняться еще было можно. Я, крепко держась за перила, и ступая так чтобы не провалиться, поднялась к площадке перед входной дверью. Дверь была низкой, старинной и закрыта на ржавый засов, на котором висел пудовый замок. Я дернула ручку, чека с проушиной легко вывалилась из гнилого дерева и, пронзительно заскрипев петлями, дверь отворилась.

– Подожди меня, пойдем вместе, – сказал Семен и осторожно поднялся ко мне.

Мы заглянули в темные сени. Там пахло пылью и старым деревом. Я сосредоточилась, пытаясь хоть что-то услышать, но никого поблизости не обнаружила. Кругом все было ветхо, старо и обыденно. Обычный брошенный дом безо всякой тайны. Страх у меня совсем прошел. На плохое место эта гниющая старая барская изба никак не походила.

– Ты оставайся здесь, – сказал Семен, – я схожу, посмотрю, что там внутри.

– Лучше, пойдем вместе. Только там совсем темно, нам нужен свет, – ответила я.

– Ничего, я хорошо вижу в темноте, давай руку и смотри под ноги, – сказал он, и потянул меня за собой.

Я попробовала хоть что-нибудь рассмотреть, ничего не увидела и пошла следом за ним, пробуя перед собой пол ногами. Мы миновали темные сени и оказались в очень большой светлице. Здесь от лунного света попадавшего в окошки было не так темно, как в сенях и я разглядела длинный стол, тянущийся от стены до стены и лавки вдоль него. На стенах висели головы каких-то диких животных. Никаких людей здесь не было.

– Ишь ты, смотри, кабаньи и оленьи головы, – сказал Семен, обходя комнату вдоль стены. – Не иначе как здесь раньше жили охотники.

Я ничего не ответила, пытаясь услышать Алексея Григорьевича. Но в голове было пусто и тихо, я не слышала даже то, что думает Семен. Все-таки с этой избой все было не так-то просто. Я увидела широкую лестнице и позвала Семена:

– Давай поднимемся наверх. Может быть, хоть там кто-нибудь есть.

Он согласился, вернулся ко мне, но в этот момент, кто-то легко коснулся моего плеча. Я вскрикнула, и резво обернулась. За спиной никого не оказалось.

– Ты это что? – спросил Семен и вдруг сам ругнулся, подскочил, как ужаленный и спросил. – Это что было?

– Не знаю, – ответила я, от испуга, прижимаясь спиной к стене. – Кто-то до меня дотронулся!

– До меня тоже! – дрогнув голосом, сказал он.

Первым порывом было бежать отсюда без оглядки, но я подумала, что если мы сейчас уйдем, то я так ничего и не узнаю об Алеше.

– Ты иди, а я остаюсь, пока ничего страшного не происходит! – тихо сказала я, стараясь унять дрожь в ногах.

– Ну, ты даешь! – воскликнул он и тоже остался на месте. – Слышишь?

Где-то наверху раздался тонкий крик, напоминающий плач ребенка. Мы и так были сильно напуганы, и теперь невесть откуда взявшийся в пустом доме младенец заставил до боли сжаться сердце.

– Будь оно все проклято, – прошептал, пятясь к дверям, подмастерье и начал осенять себя крестными знаменьями.

Не знаю, почему, но на меня напало упрямство и я, вместо того чтобы пойти за ним, бросилась по лестнице наверх. Опять кто-то тронул меня сзади, но я даже не обернулась.

– Алевтина, ты куда? – крикнул уже от дверей Семен. – Пошли отсюда, здесь нечисто!

– Подожди меня во дворе! – ответила я уже сверху.

Лестница вывела меня в длинные сени или, как правильнее говорить, в коридор. В конце его виднелось распахнутое окно. Я пошла по коридору в самый его конец, по пути заглядывая в горницы. Все они были пусты. Здесь, как и внизу, никого и ничего не было.