Грешница

– Вы? – Риццоли фыркнула. – Никогда бы не подумала.

Маура вдохнула прохладный воздух и взглянула на распятие, вспоминая годы учебы в академии Святых мучеников младенцев. Суровые наказания, которые придумывала сестра Магдалена, преподававшая историю. Ее пытки были не физическими, а моральными и применялись исключительно к тем девочкам, которые, по мнению монахини, обладали излишней самоуверенностью. Лучшими друзьями четырнадцатилетней Мауры были не люди, а книги. Она легко справлялась со школьными заданиями и очень гордилась этим. Именно поэтому сестра Магдалена относилась к ней с особым пристрастием. Чрезмерную гордыню для блага самой же Мауры она пыталась подавлять унижением. Вызывая Мауру к доске, сестра Магдалена изощрялась, как могла. Высмеивала ее перед всем классом, писала язвительные замечания на полях ее безукоризненных работ, громко вздыхала всякий раз, когда девочка поднимала руку, чтобы задать вопрос. В конце концов Маура покорилась и замкнулась в себе.

– Они всегда наводили на меня ужас, – сказала Маура. – Монахини.

– А я и не думала, что вас можно чем-то запугать, доктор.

– Я многого боюсь...

Риццоли рассмеялась.

– Но только не трупов, верно?

– В мире есть вещи пострашнее трупов.

Они оставили тело Камиллы на холодном каменном ложе и двинулись к залитому кровью пятачку возле двери, где ранее обнаружили Урсулу, еще живую. Фотограф закончил съемку и ушел; в часовне остались только Маура и Риццоли – две одинокие женщины. Их голоса эхом разносились под сводами храма. Маура всегда считала церковь священной обителью, где даже душа неверующего найдет утешение. Но сейчас ей было неуютно в этом мрачном месте, где недавно прошлась презревшая святыни Смерть.

– Вот здесь нашли сестру Урсулу, – сказала Риццоли. – Она лежала головой к алтарю, ногами к двери.

Как будто пала ниц перед распятием.

– Этот мерзавец – просто животное, – произнесла Риццоли, злые слова отскакивали от ее губ, словно кусочки льда. – Вот с кем мы имеем дело. Он психопат. Или чертов обколотый нарик, который пытался что-то украсть.

– Мы даже не знаем, был ли это мужчина.

Риццоли махнула рукой в сторону трупа сестры Камиллы.

– Думаете, такое могла сделать женщина?

– Женщина может ударить молотком. Размозжить череп.

– Мы нашли след ботинка. Вон там, в проходе. Большого размера, похож на мужской.

– Его не мог оставить кто-то из медиков "скорой"?

– Нет, их следы вот здесь, у самой двери. А тот, в проходе, совсем другой. Это его след.

Подул ветер, и задрожали стекла в окнах, а дверь заскрипела, словно кто-то невидимый отчаянно рвался внутрь. У Риццоли не только губы, но и лицо приобрело синюшный оттенок, но она не пыталась укрыться от холода. В этом была вся Риццоли – слишком упрямая, чтобы капитулировать. Расписаться в собственном бессилии.

Маура посмотрела под ноги, на каменный пол, где еще недавно лежала сестра Урсула, и внутренне согласилась с Риццоли, предположившей, что такое мог сотворить лишь психически больной. В этих кровавых пятнах она видела признаки безумия. Как и в ударах, размозживших череп сестры Камиллы. Это было или безумие, или Зло.

Ледяной холод сковал ее спину. Она выпрямилась и, дрожа, уставилась на распятие.

– Мне холодно, – сказала она. – Нельзя ли где-нибудь погреться, выпить чашку кофе?

– Вы закончили работу?

– Я увидела все, что мне нужно. Остальное покажет вскрытие.

2

Они вышли из часовни, переступая через ленту оцепления, которая к этому времени уже сорвалась с дверного проема и оказалась подо льдом. Ветер трепал их пальто и хлестал по лицам, пока они шли по двору, щурясь под порывами снежной бури. Когда они ступили в мрачный вестибюль главного входа, Маура ощутила легкое прикосновение тепла к своему онемевшему лицу. Пахло яйцами, старой краской и застарелой пылью, которую гоняли древние радиаторы отопления.

Звон фарфоровой посуды увлек их в тусклый коридор, откуда они попали в комнату, освещенную флуоресцентными лампами, которые казались слишком модерновыми в монастырском интерьере. Яркий свет падал на морщинистые лица монахинь, сидевших вокруг побитого временем стола. Их было тринадцать – несчастливое число. Внимание монахинь было приковано к лоскутам яркой цветастой ткани, шелковым лентам и подносам с высушенными лавандой и розовыми лепестками. Время рукоделия, подумала Маура, наблюдая за тем, как искореженные артритом руки обвязывают лентами мешочки с сухоцветами. Одна из монахинь сидела в инвалидной коляске. Она была скособочена, скрюченная левая рука лежала на подлокотнике кресла, а лицо больше напоминало оплывшую маску. Жестокие последствия апоплексического удара. Тем не менее, именно она первой заметила гостей и издала стон. Остальные сестры оторвались от работы и обернулись к Мауре и Риццоли.