Грешница. Связанные паутиной

Он пытался отползти. Звал Фочу на помощь, но, кроме них двоих, в палатах больше никого не было. Похотливый козел терпеть не мог чужаков на своей территории.

Это оказалось легко. Василиск недоумевал, почему он не сделал так раньше? Одно нажатие, перекрывающее воздух в носоглотке, и тощие ручонки молотят простыни, а тельце, прижатое к ложу коленями, бьется в конвульсиях. Финальный рывок – и с одеревеневших губ слетает последний хрип.

Но почему стало так пусто и страшно?

Он привел подушки и одеяла в порядок, удостоверился, что его никто не видел, и побежал обратно. Теперь-то готов! Достоин! Ведь так?.. Ошибки быть не может? Ну же… улыбнитесь, госпожа.

Но она просто выслушала его пламенную речь, едва повернув корпус от стола с разложенными записями. Лишь закончен был рассказ, когда что-то сбило его с ног. Тяжело дыша, разметав черные волосы по лицу, она стояла над ним, казалось, отказываясь верить услышанному.

– Повтори! – прозвучал приказ, схожий с рыком разъяренной волчицы.

– Вы все слышали, госпожа.

Новая оплеуха превратила голову в медный гудящий колокол.

– Глупец! Заносчивый сопляк! Кто тебя просил?..

Сколько же горечи было в ее словах.

Василиск еще не до конца понимал, что натворил, но чувствовал, как из-под ног уходит опора. Его жизнь разваливалась подобно игрушечному домику из кубиков.

Он зарыдал от навалившегося тяжелого предчувствия. Вокруг него образовывалась пустота.

– Довольно, – услышал он сквозь рыдания. Теплые пальцы невесомо коснулись раскалывающейся головы. Она присела рядом.

– Не хочу остаться один… не хочу… мне больно и гадко!

– Это пройдет. С каждым разом будет все легче, и легче, и легче… Пока не останется даже сомнений.

– П-правда? – Василиск заставил себя посмотреть на Лиз.

От нее исходил ровный холод.

– Но ты больше не будешь таким, как прежде. Простые мелочи перестанут тебя радовать, любовь – греть. – Грудной бархатный голос звучал прямо в голове. – Ты забудешь об эмоциях – в них отпадет необходимость. Станет проще и легче жить. Люди и другие существа покажутся жалкими, примитивными. Ты перестанешь их понимать.

– Не хочу!

– Поздно. Дорога, по которой пойдешь, выбрана. Могу лишь пожалеть тебя, наивного…

Мальчик неуклюже вскочил, шестым чувством понимая, что, если не сделает сейчас что-нибудь – что угодно, – она уйдет. Не уедет в другой город, не исчезнет с лица земли, просто закроет свое сердце с безжалостностью капкана. Забудет о существовании мальчика, носящего имя отца всех змей.

И тогда он закричал в отчаянии:

– Прости меня, пожалуйста, прости! Я ведь только и хотел, что стать к тебе ближе! Быть полезным! Я думал, что смогу понять… что стану сильнее… Не отказывайся от меня, я изменюсь!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я буду делать все, что скажешь, я отдам за тебя жизнь, умру, только не уходи.

– Уверен? – прохладно спросила она.

– Я твоя тень. Твоя воля – мой закон!

Она все еще сомневалась.

– Возня с ребенком… Это не то, чем бы хотелось заняться. Ты неопытен и глуп. Не знаешь правил, боишься окружающего мира. Но я согласна. Будешь моей пешкой, пушечным мясом. И если повезет, я умру скорее, чем тебе придется возвращать долг.

– Согласен, госпожа.

Лиз наклонилась над ним. Полные губы хищно разошлись:

– Единственное условие – не вставай у меня на пути. Иначе я перестану тебя жалеть. – Она выразительно провела ногтем по горлу, а затем сделала неуловимое движение. Истрепанный ошейник упал к босым ногам змееныша, разорванный на несколько частей. – Иди спать. Завтра будет трудный день… И добро пожаловать в мир чудовищ, Силь. Располагайся поудобнее – ты в нем надолго.

Она взлохматила ничего не понимающему Василиску волосы.