Грешные души

Тем временем закончился обед, а Сутолокина в столовой так и не появилась. Александра Кузьминична не пришла по нескольким причинам. Во-первых, ей не хотелось есть, а во-вторых, представить себе, как она будет сидеть за одним столом с Котовым, Сутолокина не могла. Она ощущала некое раскаяние, словно Котов был ее законным мужем. Удивительно, однако раскаяния в отношении Эдуарда Сергеевича Сутолокина у нее не было.

Сам Котов пришел на обед, хотя и у него не было ни малейшего желания смотреть на Сутолокину. Однако в отличие от Сутолокиной он очень хотел есть.

— Что-то наша юная леди отсутствует, — заметил дед Агапов, — не иначе, роман завела!

— А ты что думал, — съязвила Нина Васильевна, — она тебя дожидаться станет?

— Эх, старость — не радость, — вздохнул Агапов.

После обеда Котов опять отправился к лодочной пристани, но, вспомнив, как неприятно закончилась его первая поездка, решил не брать лодку. Он нашел в заборе калитку, которая вывела его прямо в лес, и двинулся по едва заметной тропинке, петлявшей между сосен. Сначала лес был редким и на каждом шагу встречались следы пребывания человека: разбитые бутылки, консервные банки, пластиковые пакеты, рваные газеты… Лишь в километре от дома отдыха он приобрел относительно девственный вид, правда, и тут не исключалась возможность наступить на кучку помета высших приматов.

Лес на Котова всегда действовал благотворно. Он впитывал в легкие все эти целительные фитонциды, успокаивал свой взгляд, лицезрея зеленые и коричневые, умиротворяющие тона. Пощипал несколько кустиков черники, нашел маленькую полянку с земляничкой, посидел у берега озера, не выходя на солнце.

Тютюка тем временем пребывал в размышлениях. Сначала он вновь хотел свести Котова с Таней, но потом раздумал — теперь это не имело смысла. Действительно, уровень интереса Котова к Сутолокиной упал ниже нулевой отметки. Разжигать страсть к мифической Тане, искусственному существу, было не только бесполезно, но и опасно. Тютюка ощущал серьезные опасения за пограничный слой. Он, правда, все больше и больше замечал какое-то непонятное стремление побыть Таней, но понимал, что превратиться в реликтового интеллекта, прожить материальный цикл — это такое наказание, что хуже не придумаешь. В то же время надо было вырабатывать дальнейшую тактику. Пока в активе были только Сутолокина и Валя Бубуева, которая, после того как отправила Заура на муки, набрала шестьдесят процентов минуса. В среднем получалась одна предобработанная сущность за сутки, результат неплохой. Тем более что Тютюка работал еще и за командира.

Стажеру показалось, что можно несколько изменить направление предобработки. С чего это они зациклились на сексуальной сфере? Конечно, Дубыга — специалист опытный, не чета Тютюке. Он знает, какие виды грехов лучше всего прививаются в здешнем минус-поле. Но почему бы не попробовать что-нибудь новенькое? Например, Котов вполне может захотеть развести костерчик и устроить неплохой лесной пожар. Тут можно набрать массу грехотонн, доставщики аж лопнут от восторга. Ведь пожар — это не только вред окружающей среде, но и народному хозяйству. Живность всякая погибнет, может, и из людей кто сгорит. Правда, не умышленные, но все-таки убийства. А если, скажем, загорится дом отдыха, то в экстремальной обстановке, как учили Тютюку, даже многие вполне плюсовые интеллекты могут вылететь за минус пятьдесят…

Но тут, когда Тютюка подал короткий импульс, поселивший в мозгу Котова желание разжечь костерок, оказалось, что все это бессмысленно: у некурящего Владислава не имелось спичек. Конечно, можно было незаметно подложить на пути у Котова оброненный якобы кем-то спичечный коробок или зажигалку, но ситуативный анализ показал, что коробок Котов, скорее всего, поднимать не будет, а найдя зажигалку, положит ее в карман и понесет в дом отдыха, чтобы отдать хозяину. Какой-то образцовый строитель коммунизма, а не человек!

Владислав тем временем вышел к чистому, неглубокому ручейку, струившемуся между соснами.

Для Котова это было очень приятное открытие. За всю свою почти сорокалетнюю жизнь он не видел такого природного чуда. Ничуть не замутненная, кристально чистая водичка бежала себе между светлых камней, и сквозь нее желтел нежный песочек, на котором ни консервных банок, ни бутылочных стекол не просматривалось. Котов мог бы голову на отсечение дать, что нет в этом ручейке ни нитратов, ни химикатов, ни иной дряни, и лишь хвоинки, сорванные ветерком с сосен, изредка плыли по поверхности воды. И журчание у ручья было такое, словно он ворковал или баюкал кого-то. Так, по-доброму, без резкостей и повышенных тонов, рассказывали сказки дореволюционные бабушки, которые, по счастью, кое-где еще сохранились, даже несмотря на свое комсомольское прошлое. Такая бабушка была, например, и у самого Котова, только она умерла за пять лет до его рождения, так и не рассказав ему ничего…

Едва Котов приблизился к ручью, у Тюткжи в «тарелке» нудно завыл сигнал тревоги: