Грешные удовольствия

— Ха! Сначала ты отшвырнула меня, как кусок падали, а потом, когда узнала, что беременна, прибежала обратно за помощью. Бренна всегда была не чем иным, как обузой, но я воспитал ее, как и обещал.

У Бренны подкосились ноги. У нее так колотилось сердце, что ей хотелось прижать к ушам ладони, чтобы не слышать, что еще скажет отец. Но отойти от двери она не могла.

— Ты не получишь ребенка, — настаивала мать Изабелла. — Я не отдам еще одного.

Мир для Бренны перевернулся. Тошнота подступила к горлу. Ее отец и аббатиса? Это невозможно. Этого не может быть! Ее мать умерла. Умерла от истощения, потому что ей пришлось в одиночку тащить на себе и детей, и все домашнее хозяйство, а не жить здесь, в Италии, и быть настоятельницей монастыря.

Но это объясняет странную враждебность, которую испытывает отец только к ней.

В щель она увидела, как отец взял со стола вазу. Голубую вазу. Он обхватил ее своими огромными руками и с силой швырнул в камин.

Звук разбитого стекла прозвучал будто выстрел. Острая боль пронзила щеку Бренны в том месте, где был шрам. Она непроизвольно дотронулась до него рукой. Крови не было, но лицо горело.

Непрошеное воспоминание всплыло в голове Бренны. Отец. Изуродованное лицо. Шрам на щеке.

Проклятие!

Много лет назад ее отец и аббатиса так же ругались. И он бросил вазу.

Вряд ли было возможно, чтобы она запомнила этот спор. Она тогда, наверное, была совсем маленькой, даже еще не умела ходить, а только ползала.

У нее просто разыгралось воображение.

Но откуда тогда появились эти разбитые вазы на ее картинах?

В глубине сердца она знала — но не понимала, откуда она это знает, — то, что она изображает на своих картинах, — это воспоминания о ее прошлом. Шрам на щеке пульсировал так, будто он был свидетелем того, что все это было правдой.

Она закрыла глаза. Ей хотелось убежать в свою келью и все забыть. Пот градом катился по ее лицу.

— Я не позволю тебе причинить вред ребенку Бренны, — резко заявила аббатиса.

Бренна схватилась за живот. Она будет растить и любить своего ребенка так, как никогда не любили ее.

Она дрожала, у нее стучали зубы. Что ей делать? Открыть дверь? Дать им понять, что она все слышала? Убежать?

— В таком случае, — сказал отец, — настало время рассказать обо всем высшему духовенству. Неужели ты думаешь, что они позволят тебе оставаться настоятельницей монастыря, после того как узнают, что у тебя была связь с мужчиной, что ты забеременела, родила ребенка, а потом уклонилась от ответственности за него? Не думаешь ли ты, что тебе будет позволено скрывать Бренну в монастыре, если узнают, что это она тот незаконнорожденный ребенок, а король Англии желает обезглавить ее за мерзкие картины?

Колени Бренны дрожали, в голове помутилось. Она попыталась глубоко вдохнуть, но не смогла втянуть воздух в легкие.

Надо придумать, что делать. Между тем отец продолжал:

— Не будь дурой! Отдай мне ребенка. Я выманю Монтгомери из того места, где он прячется после побега из тюрьмы, а потом продам ребенка в богатую семью, у которой не может быть детей.

Продать ее ребенка? Бренна схватилась за дверь, чтобы не упасть. Он хочет продать ее ребенка? Она никогда ему этого не позволит. Детей надо любить. Заботиться о них. Лелеять.

Горячие слезы прихлынули к глазам, но она их смахнула. Ей надо подумать, а не поддаваться эмоциям.

Внезапно она вспомнила слова Джеймса, сказанные спокойным, уверенным тоном: «У тебя все будет хорошо. Но сейчас мы должны работать, а не стоять и глазеть».

— Я свяжусь с тобой, когда ребенок родится, — прошептала аббатиса. Она явно была сломлена.

Нет. Ни за что. Бренна глубоко вздохнула. В голове прояснилось. Что бы ни случилось, она не отдаст своего ребенка.

Приподняв юбки, Бренна поспешила в свою студию. В голове уже созрел план.

Она должна бежать! Немедленно! Пока живот еще не очень большой. Пока ее не завлекли в эту паутину, в этот преступный план. Когда-то она хотела стать частью планов отца. Теперь она такой ошибки не совершит.

Она металась по комнате, собирая те немногие вещи, которые могут ей понадобиться. Задумалась, брать ли ей кисти — живопись была ее страстью, — но поняла, что без Монтгомери ее жизнь пуста. Она по нему скучала. По его идеальному телу и красивому лицу.

Но отец сказал, что его красивое лицо изуродовано, а тело — в ссадинах и кровоподтеках. Все эмоции сегодняшнего дня нахлынули на нее с такой силой, что она пошатнулась и ей пришлось прислониться к стене, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Долой эмоции! Надо сосредоточиться на плане.

Ей нужны деньги. Нужно определить место, куда она поедет. Надо обезопасить своего ребенка и каким-то образом убедить короля, что доброе имя Джеймса должно быть восстановлено. Если аббатиса и ее отец узнают, что она хочет сбежать, они наверняка будут держать ее в монастыре заложницей. Если Джеймс найдет ее до того, как ей удастся встретиться с королем, ее судьба будет не лучше, а может, даже хуже.

Закрыв глаза, она стала молить Бога, чтобы он ее направил. Но станет ли Бог слушать ее молитвы? Станет. Хотя бы ради ребенка, который растет в ее животе. Он услышит ее.