Грешный и влюбленный (Древнее проклятие)

Силван нужно было вернуться на фабрику. Ее ладони стали липкими при одной мысли об этом, но ей доводилось оказываться лицом к лицу и с кое-чем пострашнее, чем душегуб-святоша. Всякого она уже успела наглядеться за свою жизнь. Она видела глаза раненых в битве при Ватерлоо и не забыла, что такое смерть.

Ярость отогнала от нее страх. Какое право имеет этот обезумевший священник изображать из себя молот Господень, решая, кому жить, а кому умереть. Слишком много смертей видела она — и ничего не могла сделать. Но сейчас — сейчас она будет бороться.

Склонившись к кучке камней — печальному памятнику Гарту, сооруженному Гейл, Силван выбрала два больших камня и взвесила их на ладони. Плохо то, что у нее обе руки окажутся заняты, однако Силван обрушила бы на голову отца Доналда все камни на свете и горько сожалела, что не может этого сделать.

Вот только бы знать, где он сейчас и что замышляет.

Скинув шаль С плеч, она положила в нее оба булыжника и затянула шаль узлом. Держа свою пращу наготове и внимательно всматриваясь в темноту, Силван двинулась назад, на фабрику.

Но что толку брести крадучись, если ее неприятель или ждет где-то в тени, или вообще Махнул на нее рукой, решив, что она уже неопасна, а сам занялся охотой на Гейл.

— Ваше преподобие Доналд! — крикнула она, пытаясь придать своему голосу твердость. — Я возвращаюсь. Бросьте вашу трубу. — Она прислушалась, рассчитывая, что в ответ раздастся Неистовый крик, злобное проклятье или оскорбительный смех, но на фабрике царила тишина. И это было еще хуже.

Глаза Силван были широко открыты, но она ничего не различала перед собой, ступив под своды которые так радостно покинула несколько мгновении назад. Прошли какие-то секунды, на улице было еще светло, но сумеречное закатное освещение совершенно лишило ее способности видеть хоть что-нибудь в темноте помещения. Она неуверенно зашаркала ногами по полу, стараясь освоиться с переходом от света к мраку. Огромная балка, все еще поддерживающая уцелевшую крышу и упиравшаяся другим своим концом в фундамент, служила Силван ориентиром. Она осторожно нащупывала ногой дорогу. Силван понимала, что может угодить в западню, но ей во что бы то ни стало нужно было отвлечь на себя внимание отца Доналда, чтобы он не устремился на охоту за Гейл.

— Ваше преподобие! — снова позвала она священника. — Мне все не верится, что человек, облаченный духовным саном, способен пойти на убийство. Ведь это вы убили герцога Клэрмонтского. — Ветер со свистом гулял по цеху между нагромождениями изуродованных бревен. Она прошла еще несколько шагов, пока совсем уж черная темень не окутала ее, и Силван захотелось, чтобы опять перед нею предстал тот, настоящий призрак. Один раз он уже спас ее от обезумевшего маньяка. Может быть, спасет и теперь? — Взрыв на фабрике — это ведь ваших рук дело?

— Да, я сделал это, но не затем, чтобы убить его милость.

Силван вздрогнула и резко повернулась туда, откуда послышался голос священника. Он подкрался к ней сзади и отрезал все пути к отступлению. Силван отшатнулась, и ее локоть больно ударился о балку, служившую ей ориентиром. Камни, связанные в ее шали, загромыхали о дерево, наделав столько шума, что она сама испугалась.

Отец Доналд оставался в тени, но скудный свет превращал в ореол его белокурые волосы, так что, казалось, вокруг головы его светился нимб; священник укоризненно устремил свой взор на узелок в ее руке.

— Что это вы держите, дитя мое?

На миг ей захотелось спрятать свое оружие за спину, как будто он застал ее на чем-то недозволенном. Но вместо этого она гордо выпятила подбородок и сказала:

— Это — моя защита.

— Что даст вам эта защита? Вы же не сможете ею воспользоваться. Вы не сумеете поднято руку на человека.

Его уверенность внушила ей сомнение, но она отбросила минутное колебание:

— Я ребенка защищаю. Значит, смогу.

Он огляделся вокруг, пристально вглядываясь в царящий мрак.

— Так, выходит, это Гейл осталась на фабрике.

— Нет!

Он опять поглядел на нее.

— Вы уже сами все выболтали, глупая женщина! Что же еще могло заставить вас вернуться, после того, как вам посчастливилось убежать?

Пусть он безумен, но кое-что он видит и понимает слишком хорошо. Но она не отдаст ему Гейл! Девочка и так уже очень многое утратила по вине этого человека, и нельзя позволить ему отнять у нее саму жизнь. Гейл ничем не заслужила такую участь.

— А может, я вернулась, чтобы поглядеть на душегуба. На убийцу.

— Это не убийство было, я вам сказал! — Над их головами как раз зияла зазубренными краями дыра в кровле, и настоятель поглядел в темное небо, словно надеясь, что небеса помогут ему сдержаться и обуздать свои гнев. — Это была справедливость Божия. Господь так судил.

Тут уж Силван не выдержала. Такая злоба обуяла ее, что даже страх куда-то исчез.

— Как вы смеете? Вы устраиваете взрыв на фабрике, гибнут люди — и вы объявляете свое преступление судом Божиим. Какое кощунство!

Отец Доналд выпрямился, став как будто еще выше, и заговорил увещевающим глубоким голосом, таким голосом, каким он обычно обращался к своей пастве.