Грета Гарбо и ее возлюбленные

Гарбо и Шлее нашли временное пристанище на вилле неподалеку от Рима, и в конечном итоге отбыли в Париж. Сесиль тоже сделал остановку по пути из Танжера. Сначала он зашел к Гарбо в отель, но вынужден был оставить записку.

К его удивлению, вскоре раздался телефонный звонок.

«Это ты, Битти? Ну кто бы мог подумать! — и я тотчас понял, что Грета в хорошем настроении», — пишет Битон в своем дневнике.

«Ее треволнения из-за фильма отступили на второй план, к величайшему ее облегчению, и теперь она снова исполнена бодрости духа. Я в восторге от того, что через полчаса снова увижу ее и прогуляюсь с нею по парку; я одеваюсь с особой тщательностью и несусь вдоль по улицам, весь разгоряченный на солнце, вспомнив, что оставил в отеле шляпу, — я знаю, что Гарбо не любит, когда я прихожу к ней без шляпы (подумать только, чтобы парень — и без шляпы!) — и пытаюсь при этом не опоздать.

И пока я жду, когда она спустится ко мне по гостиничной лестнице, меня берет в оборот какой-то бумагомаратель из светской хроники — этого мне только не хватало! — и я краем глаза пытаюсь дать Грете знак, чтобы она поскорее проходила мимо — что она и делает, — а затем возвращается, и мы выходим с ней вместе, и я в который раз потрясен ее удивительной красотой.

Я поражаюсь, как все эти кошмарные выходки прессы и гангстеров от кино не сделали из нее нервнобольную, но, несмотря на ее утверждения «Нет, нет, у меня все еще есть глаза и я знаю, как ими пользоваться», она выглядела даже лучше, чем я осмелился предполагать. Она заметно похудела, грудь совершенно плоская, а талия — просто наитончайшая».

Парочка уселась в «голубой облезлый» автомобильчик «де сото», и шофер повез их в Булонский Лес. Там они принялись чинно прогуливаться под ручку:

«Я пребывал в полном восторге от того, что я снова с ней, такое случается нечасто. Это было истинным блаженством. И лишь сожалел, глубоко сожалел — или же все-таки испытывая некое облегчение, — что она не приедет ко мне в Англию — может, она все-таки приедет погостить пару дней, если они отправятся в понедельник, — и затем мало-помалу Грета рассказала мне ужасную историю их европейского путешествия. Она пробыла в Европе два месяца и практически ничего не видела — не побывала даже в театре, — а компания, с которой у нее контракт, выдавала ей ложь за ложью. Да, они готовы приступить к съемкам. Когда же постепенно выяснилось, что у них на счету ни гроша, они вынудили ее поехать в Рим и там пытались склонить ее к ведению переговоров — чтобы она улыбалась итальянским толстосумам, для того чтобы те раскошелились на фильм с ее участием. Разумеется, на это она не согласилась — итальянские газетчики превратили ее жизнь в сущее мучение, вернее, в собачью жизнь. Круглые сутки возле ее отеля стояла припаркованная машина, и стоило ей только отправиться туда, как за ней по пятам тотчас отчаливала стая репортеров. И поэтому она была вынуждена оставаться в номере, за закрытыми ставнями, потому что ее окна выходили во внутренний дворик и постояльцы из других номеров имели привычку таращиться на нее.

В Италии фоторепортеры — сущие бандиты; будь у меня оружие — клянусь, я бы уложил их на месте, как, например, в тот день, когда у меня с собой была трость — и, господи, как меня подмывало тогда поразбивать им камеры, но я понимал, что это чревато скандалом. Они ни перед чем не остановятся, лишь бы заполучить ваш снимок — или что-нибудь еще.

Я спросил:

— А почему ты не согласилась сфотографироваться, когда впервые вступила на палубу? Разве раньше ты этого не делала?

— Я делала это четыре раза в жизни, можно подумать, тебе неизвестно, что делала это через силу — уж таков мой характер, я это ненавижу и не могу себя изменить. И потом, начинает казаться, что можно ускользнуть, и, потом, стоит им обнаружить, что ты их перехитрила, как они бросаются за тобой в погоню и пытаются заставить тебя покориться, но как только такое случается, ты отказываешься покориться им — а затем это происходит. Я потеряла сон и покой. В Риме я всего лишь дважды вышла на люди. Один раз в Галерею, а другой раз в церковь, и все равно не нашла душевного успокоения, потому что когда-то давно я привыкла сниматься в фильмах. Просто ужасно, стоит только задуматься, что у тебя нет ровно никакой личной жизни. И ты не можешь позволить себе никакой свободы — что коль уж пресса отправилась за тобой в погоню, то здесь уж ничего не поделаешь!..»

Сесиль еще раз повторил свое приглашение в Англию, но Гарбо ответила:

— Я не могу позволить, чтобы мой спутник возвратился домой один, — просто сказать, ну вот, у меня тоже есть свое приглашение и я остаюсь.

Позднее, предварительно договорившись, Сесиль отправился навестить ее и Шлее. Шлее принялся рассказывать историю о том, как ловко он перехитрил мошенников-кинодельцов. Его адвокатское чутье спасло их от куда более крупных неприятностей. Сесиля это мало убедило: