Вскоре от отбывшей домой гостьи пришла первая весточка. Гарбо благодарила Сесиля за все полученные от него рождественские телеграммы. Она была глубоко тронута, получив поздравление от Клариссы, Джеймса Поуха-Хрннеси, Хэла Бертона и даже от миссис Мердок, которая развеселила своим приглашением приезжать в гости, когда ей того захочется. Гарбо просила Сесиля привезти ей красной бумаги для абажуров и, в свою очередь, посылала самый сердечный привет Джулиет Дафф, Саймону Флиту, Клариссе, Хэлу Бертону, мистеру Банди, миссис Мердок и всем другим обитателям «Реддиш-Хауса» и Пелхэм-Плейс.
Вполне естественно, что Сесиль позвонил Гарбо тотчас по приезде в Нью-Йорк 25 января 1952 года. Все его попытки дозвониться до нее оказались бесполезными, и телефонистка сообщала:
— Мисс Гарбо не отвечает.
Сесиль не знал, что и думать: «Она опять взялась за старое. В уме не укладывается, как такое возможно». Вскоре Сесиль был еще более обескуражен странным письмом, полученным им от Гарбо вместе с розовой азалией, «торчащей в горшке в окружении обыкновенных папоротников».
Гарбо умоляла Битона не думать о ней как о лишившейся всякого рассудка. У нее имелось немало причин, писала она, чтобы временно избегать встречи с ним, и выражала надежду, что он, как человек занятой, не заметит, как пролетит время. Письмо заканчивалось туманными строчками, что она всегда рада видеть его в Нью-Йорке. И на этом все.
Сесиль счел такое отношение к себе просто чудовищным, ведь, по его мнению, они «три месяца прожили как муж и жена». Сесиль считал, что был до конца честен с ней и ни разу не пытался изображать из себя того, кем не являлся на самом деле, и поэтому считал, что заслуживает лучшего отношения.
Оставшиеся в Англии друзья забросали его вопросами, как поживает недавняя гостья из Америки. Его ответы были малоутешительны. Вот что он написал леди Джулиет Дафф:
«Мы с Майклом условились пообедать завтра вместе с Гарбо, но последнее время, с тех пор как она вернулась домой, состояние ее неважнецкое, так как ее постоянно мучает простуда. Здесь в Бродчолке она чувствовала себя куда счастливее».
Хэл Бертон хотел послать Гарбо книгу, однако Сесиль написал ему следующее:
«Боюсь, что тебе не стоит предпринимать что-либо насчет Гарбо. Настроение немного улучшилось, но ей по-прежнему не угодишь; к тому же, я не думаю, чтобы она хоть что-то читала. Она снова опутана по рукам и ногам своей странной преданностью этому довольно-таки зловещему Распутину из «Дорожной Компании», и я даже не представляю, удастся ли ей когда-нибудь освободиться от этих пут. «C'est la vie», — вздыхает она; но ведь это не так, все зависит от нее самой».
Хэл все-таки послал книгу, и Сесиль прислал в ответ более утешительное известие: «Грета просила меня передать ее нежнейший привет и поблагодарить тебя за чудесную книгу. Она всегда мило отзывается о тебе. Тебе, в отличие от других, удалось по-настоящему расположить ее к себе — по-моему, ты бы мог ей сильно помочь. Я вижу ее теперь гораздо реже, чем раньше, потому что этот ее друг ужасно ревнив и настоящий хищник. Он словно околдовал ее. Все это весьма прискорбно. Когда мы все-таки встречаемся, то пылаем, как два дома, охваченные пламенем. Непохоже, однако, чтобы ей снова удалось улизнуть от него. А тем временем жизнь продолжается».
Когда Сесиль, наконец, увидел Гарбо, она пожаловалась ему на сильную простуду, не отпускавшую ее с самого приезда, а также на то, что Шлее в ужасно подавленном состоянии и снова собирается ложиться в больницу. После обеда с Майклом Даффом Сесиль проводил ее домой в «Гемпшир-Хаус». Но Гарбо по-прежнему отказывалась принимать окончательное решение, и Сесиля это начинало раздражать. Вспомнив совет Моны Харрисон Уильямс, он тоже стал держаться слегка отстраненно, рассеянно чмокал Гарбо на прощание в щеку и уходил, даже ни разу не обернувшись.
Так прошло еще две недели, и Майкл Дафф должен был возвращаться в Англию. Сесиль предложил пообедать втроем, и Гарбо согласилась. Но Сесиль не стал приглашать Майкла. В результате обед превратился в трапезу вдвоем в стенах «Колониального Клуба», и Битон загнал Гарбо в угол вопросами о том, почему она не желает его видеть.
— Ой, сейчас я не могу назвать тебе причины, ведь я выпила, — сопротивлялась она.
Но Сесиль был неумолим: