Греция. Лето на острове Патмос

Стелиос и Варвара предложили мне спуститься к ним на террасу, где мы и заключили договор, скрепив его по традиции чашечкой кофе по-гречески и крошечной тарелочкой консервированной айвы, которую Варвара приготовила сама. Сироп, в котором плавала айва, был приторно сладким, но сами ягоды отдавали дымом и показались мне просто изумительными на вкус. Греки запасают разные фрукты, овощи и ягоды — горох, персики, вишни, арбузы и даже фиги с баклажанами. Для них существует коллективное название глик ату куталь ю— «ложечные сласти», поскольку их едят с помощью ложечек, вместо того чтобы намазывать ножом на хлеб. Очень часто к ним подается не менее приторно сладкий ликер — как правило, мятный или банановый. К счастью, Варвара протянула мне лишь стакан воды. «Нашей» воды. Она оказалась прохладной, чистой и неописуемо вкусной.

Мы составили договор на вырванной из тетрадки линованной бумаге, и я, важничая, внес залог за два месяца — тридцать два доллара, сказав, что мне надо в Миконос, чтобы забрать книги и бумаги, и пообещал вернуться через несколько дней.

Стелиос объяснил мне, как добраться до пляжа, проводив до узенькой пыльной тропинки, бежавшей промеж двух в пояс высотой стен. Она вела через русло реки, а потом, извиваясь, выводила на берег, заканчиваясь прямо у «Прекрасной Елены». Я прошел мимо полей, на которых росли озимые огурцы, тыквы, баклажаны и лук. Время от времени одинокие ослики, завидев меня, начинали реветь, а из-за стены, где зеленели посадки бамбука, раздавалось нервное фырканье мула, озадаченного тем, что я, чужак, здесь делаю.

Когда я завернул за угол таверны, сгорая от нетерпения поделиться с Теологосом радостной вестью, рыбацкой лодки, которую он красил накануне, нигде не было видно.

Я вгляделся в мутные окна из оргстекла.

Внутри занималась уборкой дочь Теологоса Феодора. Она открыла дверь и выглянула наружу, жестом пригласив меня зайти. Я спросил, где ее отец. Выяснилось, что он уплыл на лодке с ее братьями в порт.

С кухни донесся женский голос, обладательница которого желала мне доброго утра:

—  Калим ера!

Из кухни, вытирая руки о передник, вышла жена Теологоса Елена, невысокая жилистая женщина около тридцати лет, с блестящими карими глазами и роскошной шевелюрой цвета воронова крыла. Она встала в дверном проеме, ведущем на кухню. По ее позе сразу было видно, что за ее спиной начинается ее вотчина, где она безраздельно царствует.

Представившись, я поделился с Феодорой и Еленой чудесными вестями. Они изобразили радость, а потом Елена поинтересовалась, сколько я заплатил. Я не стал скрывать. Женщина с печальным видом покачала головой:

— Слишком много.

— Слишком много?

—  Неро? — спросила она, изобразив, как водружает на плечо кувшин.

Потом я узнал, что подобным образом греки всегда реагируют, если им называют сумму любой сделки. Цена всегда оказывалась слишком высокой или слишком низкой, в зависимости от того, кто кого надул. Именно поэтому в Греции никто, за исключением наивных иностранцев вроде меня, никому не говорит, сколько заплатил за тот или иной товар или услугу. Вместо этого греки слегка подталкивают локтем собеседников, подмигивают и довольно улыбаются, будто намекая на то, сколь ловко они обвели продавца вокруг пальца.

Впрочем, я ни о чем не жалел. В тот момент, сидя на полуденном солнце, я чувствовал себя счастливее самого святого Иоанна. Чтобы отметить радостное событие, я заказал праздничный обед, и Елена с Феодорой принялись готовить. Тогда я наивно полагал, что, затворившись в грубом каменном доме на холме, я проведу в Греции всего лишь одно лето…

Теперь, почти десять лет спустя, мне предстояло вернуться в тот же самый домик, но на этот раз на правах владельца « И Орайя Елени». Я завершал круг, и дела, казалось, шли лучше некуда.

Перспективы представлялись мне тем более радужными, что за время моего отсутствия, воспользовавшись полученными от меня за два года деньгами, Стелиос поставил возле дома большой бак. Теперь у нас будет в избытке вода.

Продавцы и покупатели

— Когда ты мне сможешь отдать деньги?

Когда я сказал Теологосу, что согласен принять его предложение о партнерстве, я, честно говоря, ожидал несколько иной реакции. Не знаю, что именно я рисовал в своем воображении, может быть, картину того, как мы разбиваем бутылку шампанского о стену «Прекрасной Елены», но уж совершенно точно я не рассчитывал, что Теологос тут же резко и довольно грубо попросит денег. Как и большинство американцев, я не только не люблю торговаться, но и обсуждать конкретные детали, сопутствующие сделке. От них словно холодом веет. Вместо этого я предпочитаю, чтобы голая личная заинтересованность, пусть даже моя собственная, была прикрыта некой высокой целью, например семейным счастьем или же благом общества.