Грезы Февра

Как только город скрылся из виду, Джошуа свернул с главной дороги. Вскоре они съехали и с проселочной дороги и направились по еле приметной, мало используемой тропе, совершенно пустынной в этот полночный час. Тропа постепенно сужалась, превращаясь в петляющий след, бегущий сквозь густые заросли желтой сосны, магнолии и кипариса, эвкалипта и дуба. Временами кроны деревьев вверху смыкались, образуя внизу длинный черный коридор. Когда деревья стояли плотной стеной и закрывали луну, становилось так темно, что Марш порой абсолютно ничего не видел. Но Джошуа, глаза которого были привычны к темноте, ни разу не замедлил бег лошадей.

Наконец слева от них появилась протока, и дорога пошла вдоль речного рукава. В спокойных черных водах отражалась бледная луна. В дремотной ночи то там, то здесь мелькали жуки-светляки. Марш вслушивался в низкое кваканье лягушек и вдыхал густой, тяжелый аромат, идущий от воды, где густо цвели водяные лилии, а берег был сплошь усеян белоснежным кизилом и кувшинками, над которыми возвышались старые исполинские деревья. Возможно, это последняя в его жизни ночь, думал Эбнер Марш. Он жадно вдыхал запах ночи, с одинаковым удовольствием наслаждаясь как благоуханными его оттенками, так и гнилостными.

Лошади, управляемые твердой рукой Джошуа Йорка, неслись сквозь ночь вперед. Он, с головой окунувшись в свои мысли, смотрел прямо перед собой.

Ближе к рассвету, когда на востоке забрезжил первый свет и звезды начали блекнуть, они миновали старый засохший испанский дуб. По его стволу и корявым ветвям тянулись полоски мха. Они свисали до земли, переходя в обширный мшаник. За дубом начиналось неоглядное, заросшее травой поле. Вдали Марш увидел ряд жалких, почерневших, как гнилые зубы, лачуг. Чуть ближе к ним, уставившись на мир черными провалами окон, вздымались обугленные стены бывшего хозяйского дома. Джошуа Йорк остановил лошадей.

– Здесь мы оставим фургон и дальше пойдем пешком, – сказал он. – Теперь уже близко. – Он взглянул в сторону горизонта, где полоска неба заметно посветлела и теперь, расширяясь, поглощала звезды. – Когда настанет день, мы нанесем удар.

Согласно проворчав, Эбнер Марш, продолжая крепко сжимать в руках оружие, слез с повозки.

– Хороший будет денек, – сказал он Джошуа. – Разве что слишком яркий.

Джошуа улыбнулся и надвинул шляпу на самые глаза.

– Сюда, – показал он дорогу. – Не забудь наш план. Я распахну дверь и встану перед Джулианом. Когда он сосредоточит внимание на мне, войдешь ты и выстрелишь ему прямо в лицо.

– Черт, – буркнул Марш. – С чего это я должен забывать? Я уже столько раз во сне палил в это лицо.

Джошуа шел быстро, отмеряя землю длинными шагами. Рядом с ним, стараясь не отставать, тяжело ступал Марш. Свою трость он оставил в Новом Орлеане. В это утро, впервые за много лет, он снова ощутил себя молодым. Воздух, сладкий и прохладный, был напоен всевозможными ароматами. Марш был исполнен решимости вернуть свое детище, милый его сердцу пароход «Грезы Февра».

Они прошли мимо хозяйского дома. Миновали невольничьи лачуги. Пересекли поле, густо поросшее розовым и пурпурным буйством цветов индиго. Прошли мимо старой высокой ивы, свесившей до земли свои гибкие ветви, одна из которых нежной женской ладонью провела по щеке Марша. Потом они окунулись в густую чащу кипарисов, перемежающихся с пальметто и цветущим камышом, где по земле стелились кувшинки и лилии всех цветов и оттенков. Почва была влажной, болотистой, и с каждым шагом становилось все мокрее. Эбнер Марш почувствовал, как в старых его сапогах захлюпала вода.

Джошуа наклонился и нырнул под серую прядь испанского мха, свисавшую с корявой низкой ветки, и Марш последовал его примеру. Тут-то он и увидел его.

Эбнер Марш еще сильнее сжал ствол ружья.

– Черт, – только и сказал он.