Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова

В этом контексте интересно изменение отношения Вавилова к финалу гетевского «Фауста». Фауст, согласно представлениям молодого Вавилова, «в конце концов сбивается на ‹…› прорывание каналов и прочую чепуху» (12 января 1911). «Строительно-созидательное» финальное увлечение Фауста воспринималось юношей-Вавиловым крайне иронично. «Фауст кончает свою жизнь, по Гете, совершенно практически, роет каналы (к сожалению, не заводит себе законной Gretchen и не выводит молодых Фаустов). Вывод довольно неостроумный; вся шумиха, все Фаустовское „Streben“[257] могло закончиться на первых же страницах, сбрось Фауст с себя свою докторскую мантию и наймись в землекопы. Не к чему было и Мефистофеля тревожить, все бы обошлось тихо и спокойно» (26 декабря 1910). В годы Первой мировой войны скепсис Вавилова только усилился: «Кончил совсем мещански „жизнью для пользы отечества“ – каналами, кончил по-немецки» (8 октября 1914), «Goethe кончил Фауста почти что военно-дорожным отрядом, а если бы я был Фаустом, я бежал бы в ужасе от этих каналов и дорог домой в „Museum“[258]» (28 ноября 1915), «Фауст нашел выход в том, что стал жить „для других“ (это тоже уже не жизнь)» (22 апреля 1916). Но через 30 лет (вновь перечитывая «Фауста» в 1942–1945 гг.) Вавилов ту же «мещанскую жизнь на пользу отечества» оценивает уже иначе: «Совсем новыми глазами увидал финал „Фауста“ – пятый акт. Здесь мысль и смелость больше всего и сюда придется еще вернуться» (24 января 1945).

Почти комично, что в 1950 г. Вавилов был назначен председателем просуществовавшего всего несколько лет Комитета содействия великим стройкам коммунизма при Президиуме Академии наук СССР, занимавшегося в первую очередь именно вопросами строительства оросительных систем, гидроэлектростанций и других крупных гидротехнических объектов – по сути, тем самым «прорыванием каналов».

Стремление «помочь людям» – несомненно, один из лейтмотивов поздних дневников. Однако для объективности следует подчеркнуть, что и тут – вновь, в который раз – позиция Вавилова более сложна, традиционно противоречива. Все только что процитированные записи о необходимости «работы на пользу и благо людей» (20 ноября 1949), о поиске «резонанса» с обществом похожи на самогипноз, самоуговаривание, мантру, втаскивание себя за волосы в нужное философское состояние. Тема «пользы людям» становится заметной в дневнике лишь после его избрания президентом. До этого подобные записи редки и звучат иначе; так, например, через две недели после ареста брата Вавилов записывает: «Никогда еще не было так грустно и так мучительно. ‹…› Хочется вскочить, протереть глаза и закричать страшным голосом, что я жив еще и могу многое нужное для людей сделать» (20 августа 1940). Поздние записи об этом же появляются чаще, но они более рассудочны. Более того, они разительно отличаются от некоторых других, более спонтанных. В те же годы Вавилов писал, например, и так: «Чувствую общество, вырастающее на трупах и костях людей. ‹…› Манекены с выхолощенными душами» (6 июня 1943); «Люди кругом ‹…› невыносимо скучны и трафаретны, в полном „резонансе“ с жизнью» (7 марта 1948); «Сумею ли выдержать дальше? ‹…› столкновения самолюбий, человеческой подлости, очень мало науки, очень мало глубины, таланта и честности. „Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей“» (26 июня 1949).

Планы, цели и мечты (1939–1951)