Гриада

— Давайте мысленно рассказывать ему о себе, — предложил я академику, — Смотрите, я сейчас вспоминаю отлет «Урании».

И действительно, на экране появился Главный Лунный космодром, огромный силуэт нашей «Урании», толпы землян в громоздких космических скафандрах. Затем люди исчезли, и вот уже «Урания» взлетает в Космос, окутанная чудовищными вихрями энергетической отдачи. Но странная особенность: едва я ослаблял напряжение воспоминаний, картины начинали бледнеть и расплываться. Я понял, что надо мыслить четко и последовательно, не отвлекаясь, ибо получалась такая несуразица: на фоне летящей «Урании» вдруг возникали то фигура, то лицо Лиды.

Самойлов недовольно поморщился:

— Не увлекайся, Виктор, не увлекайся. Сейчас буду рассказывать я.

Он стал напряженно смотреть на экран. И тотчас на нем обрисовался шар Земли, потом план Солнечной системы, положение Солнца в Галактике, — короче говоря, целая лекция на астрономические темы, Затем по экрану помчались ряды тензорных уравнений, знаменитая формула Эйнштейна E=MC ², преобразования Лорентца, наконец ряд громадных вопросительных знаков над формулой «скорость света равна константе». Свою мысленную речь академик закончил этой формулой и почти с мольбой смотрел уже не на экран, а на гиганта.

— Почему так? — страстно воскликнул он, — Почему скорость света есть постоянная величина во Вселенной? Эта мысль не дает мне покоя! Узнаю ли я когданибудь причину постоянства и предельности скорости света?! И как представить себе конкретно кривизну пространства-времени?

Глубоко задумавшись, гигант следил за бегом мыслей Самойлова на «экране памяти». Его лицо жило и дышало в такт этим мыслям. Чувствовалось, что великие вопросы естествознания, мучившие академика, для гиганта — открытая книга. Но как их разъяснить нам? Вот, вероятно, над чем он задумался.

Еще с полчаса Самойлов «рассказывал» о Земле, о ее общественной жизни, о науке и технике землян двадцать третьего века. На экране оживала земная история, жизнь и быт людей, уровень развития техники в разные эпохи, достижения человека в господстве над природой.

По лицу гиганта проходили сотни разнообразных чувств. Особенный восторг вызывали у гиганта картины земной истории: борьба человека с природой на заре цивилизации, великие общественные и революционные движения, яростный накал крестьянских восстаний и пролетарских революций, экспедиции мореплавателей и землепроходцев, победа над силами материи и прорыв на просторы Космоса. Можно было предположить, что внутренний дух и ритм жизни землян, так резко отличавшийся от неживой, скучно-размеренной грианской цивилизации, был наиболее созвучен природе гигантов неведомого мира.

Когда академик окончил свой «рассказ», гигант порывисто встал, дружелюбно улыбаясь, и показал на био-экран. На пепельном фойе появился размытый диск Земли. Академик снова сделал жест, напоминавший попытку удержать чтото в мозгу, и, облегченно вздохнув, сказал:

— Хотим ли мы увидеть родную планету сейчас? О, конечно!

Гигант полуобнял нас и повел в спиральный тоннель. Мы долго петляли по боковым коридорам, пока не попали в небольшой зал, во всю стену которого высился огромный экран. От него расходилось ажурное плетение волноводов. Взглянув вверх, я разглядел слабо фосфоресцирующий свод.

Внезапно наступил полный мрак. В то же мгновение свод засверкал звездами. Я замер в восхищении. Звезд становилось все больше и больше. Сгущаясь, они превратились в сплошной сияющий рой. Обозначилась спиральная система — наша Галактика.

Самойлов не отрывал глаз от поверхности свода. Галактика росла, увеличивалась в размерах. Свод заполнялся мощными спиральными ветвями, которые на глазах распадались на мельчайшие пылинки — звезды.

Непрерывно вращая диски настройки на панели под экраном, гигант следил за причудливой игрой звездных роев. Спирали бледнели, гасли. И вдруг появились искаженные за десятки тысячелетий, но все же до боли знакомые созвездия.

— Смотрите, Петр Михайлович! Вот Орион, Плеяды, а там Кассиопея, Центавр, Пегас! Это же наше земное небо!

На поверхности свода осталось только созвездие Девы. В этом созвездии расположено Солнце, если смотреть на нашу Солнечную систему из глубин Космоса. Созвездие стало нарастать, как бы стремительно приближаясь к наблюдателю. Остальные звезды бледнели, уходя вверх и в стороны. Внезапно свод погас; зато в центре экрана появилась яркая желтая звезда, а вокруг нее девять мельчайших блесток, через секунду выросших до размеров детских мячей.

Это была наша Солнечная система!

И вот уже весь экран заполнил диск родной планеты. Ее окружала туча маленьких лун.

— Гм… Когда мы улетали, искусственных спутников было двадцать шесть, — заметил Самойлов. — Сейчас же их не менее сотни!

Гигант знаками предложил нам стать у пульта и самим управлять настройкой и наводкой этого волшебного телескопа. Он показал, какие рукоятки регулируют резкость, яркость и величину изображения.