Гриада

Рев стартовых двигателей достиг наивысшего напряжения и резко оборвался. Мы отчетливо увидели, как разгонные тележки срываются с края выходной секции эстакады и, кувыркаясь, беспорядочно падают в глубокие ущелья и пропасти южного склона Апеннин. Они сделали свое дело. Вихрем пронеслись под нами котловины лунных цирков, стремительно уменьшаясь с каждой секундой.

Снова возникло лицо диспетчера.

– Переключение! – прокричал он. Это значит, что пора включать гравитонный прожектор. – Прощайте, друзья! Счастливого пути!

Только теперь я ощутил величие минуты. Первая гравитонная ракета уходит в бесконечность. Вот также волновались, должно быть, первые звездоплаватели двести лет тому назад. В памяти всплывает Центральный космодром Титана, крупнейшего спутника Сатурна, колоссальный обелиск, круто вонзающийся в синее небо Сатурновой Луны, и золотые буквы на нем, скупо и строго возвещающие всем будущим поколениям:

В две тысячи шестидесятом году отсюда стартовала к Альфе Центавра первая в истории человечества межзвездная эскадра «Циолковский».

И дальше – славные имена первых звездоплавателей, из которых я помню лишь одно имя: Иван Руссов.

Я осторожно потянул рубильник на себя, и стрелка акцелерографа качнулась вправо. Меня тотчас вдавило в кресло, перехватило дыхание, мертвенный холодок разлился по лицу. Кровь отлила к затылку, губы мгновенно пересохли. Впрочем, это были давно знакомые мне физиологические симптомы при перегрузке.

– Девяносто метров в секунду за секунду… сто двадцать метров… – бесстрастно отсчитывал автомат.

Самойлов страдальчески морщился: вероятно, ему приходилось тяжелее чем мне. Все-таки я привык к перегрузкам. А Самойлов, насколько мне было известно, участвовал всего лишь в двух-трех экспедициях на заурановые планеты.

– Как там сейчас, на Луне? – обратился я к академику спустя некоторое время.

Петр Михайлович загадочно усмехнулся и стал настраивать инверсионный проектор. На продолговатом экране возник лунный шар, окутанный пыльным мерцающим облаком.

– Что это за туман вокруг Луны? – поразился Я.

Поразмыслив, ученый неуверенно проговорил:

– Вероятно, вихри «Урании» подняли на Луне пыльные бури…

Он оказался прав. Через некоторое время нас нащупал Памирский радиоцентр Земли. Молодой оператор радиоцентра восторженно передавал по мировой радиосети:

– В северном полушарии Луны происходят грандиозные явления: бушуют пыльные смерчи невиданной силы! Деформировался весь горный хребет Апеннин! Часть лунных цирков разрушена! Из подлунного города нам сообщают, что вся планета содрогается; ощущение такое, будто Луна вот-вот расколется. Из Пулковской обсерватории только что передали: зарегистрировано заметное смещение Луны с орбиты. На Земле разразилась магнитная буря необычайной силы. По Мировому океану прокатилась приливная волна десятиметровой высоты!.. К счастью, жертв и разрушений не было.

– В Академии Тяготения не сумели точно рассчитать последствия взлета «Урании», – тихо заметил Самойлов, прослушав передачу Памирского радиоцентра. – Развязаны силы невероятного могущества… Теперь ясно, что старты следующих гравитонных кораблей необходимо производить подальше от системы Земля-Луна, во всяком случае, не ближе, чем со спутников Сатурна.

Мы не ощущали привычной вибрации астролета, свойственной фотонным ракетам. Бесшумно работал гравитонный двигатель. Ни полыхающих протуберанцев света, характерных для фотонных ракет, ни оглушительного рева ионных кораблей. В реакторе удивительно равномерно распадались гравитоны, выделяя колоссальное количество энергии. В квантовом преобразователе внутригравитонная энергия превращалась в тяжелое электромагнитное излучение высокой частоты. Магнитные поля большой силы отбрасывали излучение на параболоид гравитонного прожектора, который сверхмощным параллельным пучком отражал его в пространство. Из дюзы «Урании» рвался невидимый реактивный луч, создавая тягу в миллионы тонн. Мы могли бы сбить с орбиты любой спутник Юпитера, Сатурна или Урана размером меньше Луны – например, Мимас, Диану, Оберон или Нереиду, – если бы стартовали с них.