Грязь

«Графиня Серпьери! Графиня Серпьери, откройте! Откройте, пожалуйста…»

Ничего.

«Выломаем эту дверь. Носкези, дай мне лом», — сказал я, отдуваясь.

Не похоже, чтобы эта поганая дверь собиралась открываться. Стояла, как скала. Мы все втроем налегли, и постепенно замок отошел. Последнее усилие — и он с грохотом сдался.

Зловонная удушающая волна хлынула нам в лицо.

Запах разложения, тухлого мяса.

Носкези согнулся и выблевал на лестницу капуччино, суфле и сэндвич из «Римской жемчужины».

«Наденьте маски», — сказал Ферри.

Мы их тут же натянули. Махнули консьержке, чтобы отошла. Вошли по очереди, я и Ферри впереди, с баллонами за плечами, Носкези сзади, с огнеметом.

Перед нами был коридор, длинный, темный, с высоким потолком.

Газеты, которые графиня собирала бог знает сколько времени, были сложены друг на друга, в стопки, до самого потолка, все пожелтевшие, драные, пыльные.

Кучи. Груды. Кипы. Горы газет.

Посреди них старуха оставила узкий проход, чтобы пробираться. Узкий петляющий проход между стопок. У меня тут же случился страшный приступ клаустрофобии: если все эти стопки повалятся, мы тут и останемся.

Так мы и пробирались, друг за другом, в полумраке, стараясь не дышать. Проникли в большую комнату, которая в лучшие времена, вероятно, была гостиной.

Теперь там был склад.

Отбросы, куски мусора, естественные отходы сплошь покрывали грязный скользкий пол. Стены были вымазаны жиром или чем-то похожим. Обрывки газет, и на них — гнилые кости, протухшие объедки, испортившиеся остатки еды, приготовленной сто лет назад.

И везде спокойненько ползали жирные тараканы.

«Я все это спалю! Нужно все сжечь!» — заорал в ужасе Носкези.

«Успокойся, Носкези. Если ты тут огонь разожжешь, то все. Устроишь костерчик — из Париоли видно будет», — сказал Ферри.

«Неплохая квартирка. Славная хата. Где графиня? Пошли поздороваемся», — решил я. Где же померла эта свинья?

Кто может жить в таком аду, в этом кишечнике трупа, набитом дерьмом?

Мы прошли через гостиную и попали в другую комнату.

Вот там мне стало по-настоящему худо. Там мой желудок скрутило, он сжался и стал болезненно сокращаться. Там я почувствовал, что мой завтрак решительно поднимается по пищеводу.

На полу и на огромной люстре валялись и были подвешены трупы, склизкие тела, гниющие останки кошек. Добрая сотня разлагающихся кошек с содранной шкурой. С тех, которые висели, на пол тихо капало что-то жирное и бесцветное.

«Пошли, Колуцца. Бросим это!»

Ферри меня вывел из отупения. Странное ощущение было от этой комнаты.

Полумрак, страшная жара, солнце, проникавшее, как лучи прожектора, через задернутые занавески в этот кошачий апокалипсис, и вонь, сильная, несмотря на маску, наполняли меня, что странно, необыкновенным покоем.

Нездоровым покоем.

Эта неестественная тишина меня очаровывала.

«Да, пошли отсюда», — сказал я, приходя в себя.

«Ну же. Черт побери. Чего вам еще надо? Сваливаем. Убираемся из этого ада!» — орал Носкези, он был весь — комок нервов.

Но я хотел посмотреть, как померла эта бедолага. Хотел увидеть объеденный тараканами труп несчастной. Мало мне было того, что я видел.

Болезненное желание, грязное, такое, которое иногда заставляет меня идти дальше, упорствовать, хоть все внутри и требует остановиться, прекратить. Ну, в этот раз любопытство меня так и подмывало, нашептывало мне, чтобы я искал старушку. И кажется, в тот момент Ферри чувствовал то же самое.

«Где графиня? — спросил я. — Я хочу знать, где она».

«Колуцца, иди в зад. Чего ты как всегда. Вали отсюда, чего мы ждем?»

Носкези тянул меня за руку и всхлипывал.

«Пошли поищем ее?»

«Да, пошли поищем».

Мы пробрались через море дохлых котов и вошли в кухню. То же самое.

Эта ненормальная натянула веревки через всю кухню и развесила на них, словно тряпки, посиневшие останки, коричневые кишки, кровавые внутренности бедных животных. Бойня. Она развешивала это своего рода белье в определенном порядке. Кафель на стенах был вымазан засохшей кровью.

Унитаза в туалете больше не было. Просто черная дыра, из которой торчали кошачьи кости. Ванна была наполнена жидкой коричневой массой.

И везде мусор. Газеты. Плесень.

Носкези шел за нами и тихо матерился.

Мы вошли в темный коридор. В конце — полуприкрытая дверь. И оттуда пробивалась полоска желтого света.

«Это последняя комната. Она там», — сказал Ферри, указывая на дверь. Мы осторожно подошли, в горле стоял ком от долго сдерживаемого страха.

Не было слышно ни звука.

Только наше дыхание под масками.

Я открыл дверь.

Комната была большая. Спальня. Горячее солнце проникало сквозь ставни. Мусор. Опять газеты. Огромная кровать в центре комнаты.

Она была там.

Лежала свернувшись посреди огромной двуспальной кровати, заваленной газетами, лохмотьями, гнилыми фруктами.

Она была жива!

Лежала свернувшись и ела. Газеты. Отрывала кусочки и запихивала их в рот. Как белка.

Она была голая, седая, взлохмаченная. Смотрела на нас кроличьими глазами и ела, тяжело дыша.