Грязь

— Ну, Ральф! Кусаться — это не медвежье дело. — Хихиканье. — Это всем известная истина.

— Мой брат Джордж — говорящий панда.

— Очень интересно. Боюсь, мне придется обыскать вас на предмет оружия, старина Ральф. — Вскрик восхищения. — У-гу. Боюсь, ситуация становится щекотливой. Я не думаю, что вам понравится такое обращение. Однако, если вы обещаете вести себя хорошо, я отпущу вас, но предупреждаю: больше не кусаться. Хорошо?

— Хорошо, — сказала девочка.

— И нельзя возводить баррикады. Это не по-медвежьи. Ты понял, что я имею в виду?

Ли Анна засмеялась, и он продолжил игру. Девочка показала ему Джорджа, и Эйхорд долго разговаривал с пандой. Эдди слышала каждое слово и поймала себя на том, что уже несколько минут улыбается. Они возвратились на кухню вместе. Ли вела его за руку и выглядела очень довольной. Они остались довольны друг другом.

— Было очень мило с вашей стороны...

— Мам, я пригласила мистера Эйхорда пообедать с нами, хорошо?

— Я действительно не могу, — ответил он прежде, чем она разволновалась, — спасибо, Ли Анна.

Он казался симпатичным. Совсем не таким, как другие полицейские.

— Мне нужно вернуться в город, — заторопился Джек, и она неожиданно для себя сказала:

— Нам бы хотелось, чтобы вы остались с нами. Правда, у нас только сосиски. Не хотите?

Она улыбнулась, и вдруг он почувствовал теплоту. Обычно разговорчивый, Джек Эйхорд теперь промычал что-то, как идиот.

— Ну...

“Прекрасно”, — подумал он, а вслух сказал:

— Нет. Спасибо за приглашение.

Эйхорд направился к двери. Ноги его онемели, будто он мешал мокрый цемент.

— Ну пожалуйста! — попросила женщина так душевно, так искренне, что он обернулся. Досада Эдди уже прошла, она поняла, чего он от нее добивался, и решила, что он, должно быть, очень хороший полицейский, если пытается выудить какие-то новые подробности из этого давно законченного дела. Она подумала, что была не права, сердясь на него, и решила исправить это.

— Если вам не надо быть где-нибудь на ужине, пожалуйста, оставайтесь. Нам нравится ваша компания. Хотя у нас всего лишь “горячие собаки”. Ничего особенного.

В ее глазах Эйхорд прочел извинение за то, что она была невежлива с ним, и, едва сказав “да”, он почувствовал, как маленькая ручка сняла шляпу с его головы, и вдруг покраснел от ощущения давно забытого семейного тепла.

И тут произошло нечто необъяснимое: они посмотрели друг на друга и вместо врагов, которыми они казались друг другу совсем недавно, увидели обычных мужчину и женщину. Все как-то улеглось. Эдди почувствовала это, когда клала тонкие кусочки сыра в микроволновую печь. Она была несколько растеряна тем, о чем подумала, увидев этого детектива, совершенно чужого ей человека, — ей в голову пришла странная мысль: ее заинтересовало, что он за человек!

Джек посмотрел на нее сзади, стоящую около плиты, в фартуке, такую высокую, стройную, на длинных, совершенно потрясающих ногах. Он посмотрел на нее и ощутил какую-то перемену в душе. Он догадывался, что это происходит потому, что он давно не бывал в такой ситуации, когда бы его принимали в настоящем доме, хотя и не таком, как у его коллег, и элегантная молодая женщина готовила бы ему еду, приятная женщина, между прочим, и не из тех, которую он мог где-то подобрать, а совсем наоборот. Ее вид, эти ноги, маленький фартук, ее спина покорили его. Он явно тронулся. “Господи, Джек, держи себя в руках, — сказал он себе, — ты же не дурак”.

Отвернувшись от него, Эдди думала: “Что это я себе позволяю?” Она чувствовала, что он смотрит на нее с интересом и не скрывает этого. Потом ей пришло в голову, что все это она выдумала. Это смешно. Соберись, Эдди! Наклонив голову и почувствовав облегчение, она обернулась, и их взгляды встретились, и хотя они послали к черту старое выражение типа “магнетизм”, о чем они не могли бы сказать друг другу прямо в лицо, тем не менее искра уже прошла между ними, несмотря на их прежние благие намерения, возникла, казалось, из ничего, как некая субстанция, которая выбралась из тайников сердца, согреваясь по пути, и вышла через глаза, горячая и ненасытная.

“Это ничего не значит, — сказала она себе, — что ты делаешь и как сдерживаешься, и спрашивать себя, зачем и почему, уже слишком поздно”. Так думала она, опускаясь в нечто, толкавшее ее, как течение реки, в центр водоворота; она попыталась не показать этого, но почувствовала, что краснеет, и чуть не рассмеялась вслух.

А он сказал себе: подожди, пока не верь этому, ты ведь пришел в незнакомый дом задать несколько вопросов, а потом увидел эту женщину, похожую на подростка, и понял, что она жаждет любви. Но ведь эта женщина потеряла мужа пару лет назад. Так, в конце концов, о чем ты думаешь? Она высмеет и выкинет тебя, если (о Боже!) ты влюбился.

Какое прекрасное и ужасное чувство охватило их — прекрасное, если оно настоящее, и ужасное, если возникло только с одной стороны. Но удивительно — их взаимный толчок был так силен, что они даже не попытались сделать вид, что ничего не заметили.